Книга Гадальщик на камешках - Мирча Элиаде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Только не отвечай, что бы тебе ни говорили, — услышала она опять шепот проводницы.
И Дорину еще более властно потащили за руку.
— Взгляни на Аргиру, красавицу, — кричал Дорине юноша, преградив ей дорогу и указывая на спрятанный в углу трон.
Дорина невольно повернулась. Вдалеке в потоке света сидела бледная девушка с черными косами и широко открытыми глазами.
— Она тоже была невестой, — прибавил юноша, улыбаясь. — Она тоже пришла оттуда, откуда и ты. Посмотри на нее!
Дорина вздрогнула. Девушка казалась мертвой: ома сидела словно каменная, с белым лицом, неподвижными и немигающими глазами.
— Три дня он знался с ней! — снопа закричал юноша, по-прежнему преграждая ей дорогу. — Теперь она мертвая, давно уже мертвая. Погляди на псе хорошенько!..
Даже не скажи ни слова неизвестный юноша, Дорима смотрела бы и смотрела на девушку, застывшую на троне. Холодная задумчивая печаль, застывшая на ее неподвижном лице, казалась ей все таинственней.
— Идем же, — прошептала ее спутница и вновь взяла ее за руку.
— Кто это? — спросила Дорина. — Она тоже была невестой и потом умерла?
Женщина замялась и ничего не ответила. Она старалась, чтобы Дорина шла к ней поближе, и торопилась вывести ее из этой толпы, которая смотрела на них с той же отчужденностью.
— Вглядись в нее хорошенько, и ты поймешь, кто она, — вновь заговорил юноша. — Она тоже одета в подвенечное платье, разве ты не видишь?
Дорина вдруг остановилась и вздрогнула. Девушка на троне показалась ей знакомой: широко раскрытые глаза, сжатый рот…
— Разве ты не видишь, что это ты?! — торжествующе вскричал юноша.
Скрипки смолкли, словно повинуясь мановению невидимой руки. Мертвая тишина сковала зал. Дорина застыла с широко открытыми глазами, застонала и упала как подкошенная.
Мало-помалу она поняла, где находится. Комнату заливал колдовской лунный свет. Она услышала громкий храп, прерываемый вздохами. И еще другие, не такие понятные звуки: что-то вроде протяжных всхлипов и невнятного стрекотания невидимых кузнечиков. Девушка провела ладонью по лицу, пытаясь понять, что же произошло с ней. Различила тяжелое дыхание по соседству. Легонько повернула голову и взглянула: неловко запрокинув голову, спала Лиза. В другом конце, положив кулачок под щеку, уютно спала Рири. В комнате было на удивление светло, освещены были и самые укромные уголки, но луна не глядела в окно. В окне призрачно голубел маленький кусочек неба.
— Мне приснился сон, — прошептала вслух Дорина, чтобы успокоиться.
Но ей все-таки было страшно — одной бодрствующей среди стольких спящих. Шум, который она слышала, казался ей таинственным, колдовским, непонятным. Потом она догадалась, что слышит, как квакают вдалеке лягушки. Она на секунду задумалась. Да, она в монастыре. Ей приснился сон. Все, что происходило, привиделось ей во сне…
Но тут она вспомнила об Андронике, и у нее снова перехватило дыхание. Что же, и он был только наваждением? И змей тоже?..
Она сидела с открытыми глазами, стараясь припомнить все, что было. Но ничего не могла представить себе отчетливо. Прохладный лунный свет смотрел на нее глазами Андроника. И она словно бы чувствовала его близость и особенно остро — запах свежести, исходящий от сильного юного тела, и еще убийственную нежность взгляда и могучих рук… А змей?.. Дорина покраснела и крепко, до боли, зажмурила глаза. Несказанное омерзение, страх и болезненный соблазн вновь ожили в ее растревоженной памяти. То одно, то другое воскрешала перед ней намять, мысли вспыхивали расплывчатые, неотчетливые, не умеющие зацепиться одна за другую. И были все они болезненными, томительными и все равно непонятными. Но змеиные чары не рассеялись, змеиные и Андроника. Успокаивал ее только сам Андроник, когда она вспоминала его и видела прекрасным, полным жизни и невероятно мужественным.
Дорина довольно долго выбиралась из сновидений и воспоминаний. Храп из соседней комнаты доносился по временам с пугающей отчетливостью. В комнате по-прежнему было светло и лунно. В раскрытое окно тянуло свежестью, но холодно не было. Спящие женщины тяжело дышали. Все они спали с приоткрытым ртом, свернувшись, прижав к себе руки. Дорина смотрела, как поднимается и опускается у них грудь, напрягаются мускулы, маслянисто поблескивают лица. Никогда еще ей не приходилось видеть столько смертельно усталых спящих женщин. Никогда еще не был так ясновидящ ее рассудок, и никогда еще не был он так болезненно уязвим, готовый под воздействием страха подчиниться любому наваждению. Дорина сидела с открытыми глазами, потом закрыла их и неожиданно заснула, как будто мягко соскользнула в бездонное озеро.
Андроник довольно долго шел лесом, не слишком спеша повернуть назад к озеру. Добравшись до опушки, где несколько часов назад все так увлеченно играли, он замедлил шаг и запел. Поначалу голос звучал робко, печально, но мало-помалу окреп, сделался громче, любовный зов тоже сперва нежен, а потом страстен. Пел он без слов, но иногда в его песне мелькало вдруг девичье имя. Лес, казалось, дремотно слушал его, порой трепетно вздрагивал и снова успокаивался. Но сверху то и дело слышался испуганный шелест, листья, дрожа, прижимались один к другому, и, казалось, тревожила их невидимо беспокойная торопливая рука. Песня Андроника уносилась вдаль, обтекая стволы, отталкиваясь от листьев.
— О-о-о — и-и-и, ана-а-а-а!..
Лунный свет пробирался между веток, стелился по траве, будил цветы, и они открывались ему навстречу влажно и робко. Андроник, опасаясь их потревожить, внимательно осматривался, прежде чем сделать шаг. Песня его смолкла, ее впитала земля, и в лесу раздавалось только невнятное бормотание. Похоже было, будто листья тянутся вслед за Андроником, растревоженные его присутствием и теплым глубоким голосом. Просыпались птицы в гнездах, глухо встряхивали крыльями, коротко испуганно вскрикивали. Андроник останавливался и, с улыбкой глядя вверх, манил их рукой:
— Не угомонились еще, красавицы?
Щебетание вскоре смолкало, растворившись в смутном шепоте листвы. Пустилось в полет несколько больших ночных бабочек, ветер подхватил их, будто на гребень волны, собираясь опрокинуть, но они осторожно уселись на шершавый ствол и сложили крылышки. Андроник проследил за ними, глаза его поблескивали в темноте двумя угольками. Улыбаясь неведомой радости, он шел дальше и мурлыкал что-то потихоньку себе под нос.
Перед узловатым, от старости согбенным деревом он остановился и внимательно оглядел его сверху донизу, словно бы изучая ствол и ветви. Потом разделся, оставил одежду на траве и принялся взбираться на дерево, очень быстро и очень ловко. Добравшись до самой развилки, Андроник устроился поудобнее, раздвинул листья руками и оглядел лес сверху. Но он не был еще на самом верху и всего увидеть не мог. Теперь он карабкался по самым высоким веткам. Хрупкие ветки вздрагивали под его тяжестью, но не ломались. Казалось, он лишь перебирает руками, не повисая всей тяжестью своего тела на ветках, и словно бы бродит между листьями, сделавшись легким, как птица. Когда он поднял голову, небо распахнулось над ним. Неподвижное светлое небо, освещенное луной.