Книга Эликсир князя Собакина - Ольга Лукас

Пребысть же блаженный Вакх во благоуродстве терпя наготу и босоту и попрание от неразумных человек тридесять лет. И егда приспе время, приде ко мне и тако глагола: «Да иду паки роботать, яко приблизися час мой». И изыде святый из града на восточную страну, и никтоже не сретил его боле никогда. Только глаголют, аки бы видели его сибирския страны варварского народа люди ненемцы. И видеша блаженного необувенна в снегу и познаша его человека быти Божия. Приступивши к нему старейшина их именем Башлык моляше о здравии и даяше ему злато. А святой, злато отвергши, дале пошел.

А коли жив до сего дня, да пребудет с тобою, учителю, благодать Божия, а коли помре, да упокоится дух твой с миром. Аминь.

Глава 26

Кипяченый

— Вот так.

Савельев закрыл книгу, стиснул ее обеими руками и стал погружаться в глубокую думу. Глаза за толстыми стеклами очков затуманились, и на пустынном лице архивариуса начали сгущаться сумерки.

Костя поспешил вернуть его к жизни:

— Ну, спасибо! Ты, Иван Иваныч, просто волшебник. Как будто в прошлое нас на машине времени свозил!

— Этот ваш Вакх — настоящий актуальный художник! — восхитился Паша. — Кулик нервно лижет у себя под хвостом.

Директор архива встрепенулся и удивленно заморгал.

— И что, никаких последователей у Вакха не было? — поинтересовалась княжна.

Савельев пожевал губами и ответил:

— Нет, отчего же, были. В полицейских рапортах упоминаются. Есть у нас документик, уже конца девятнадцатого века. Становой пристав Глумов докладывал исправнику о сектантах во главе с пырьевским мещанином Гришкой Беспятых, называвших себя вакхобитами. Народ собирался за рекой на Вакховой Поляне, пасся, как скот, на траве и устраивал радения. Полиция арестовала сектантов, выпорола их и выслала на Кавказ административным порядком.

Костя и Савицкий переглянулись, а Паша Живой даже подпрыгнул на месте. Бабст немедленно показал студенту кулак и приложил палец к губам.

— Иван Иванович, скажите, пожалуйста, а что там сейчас, на этом месте? — как можно мягче спросил руководитель экспедиции. — Я имею в виду Вакхову Поляну.

— Кхм. Небоскреб строят. Восемь этажей. Теперь это, считай, центр города. А в восьмидесятые там была дача Вани... то есть Кипяченого.

Похоже, любые вопросы о Краснопырьевске упирались в фигуру легендарного мэра. Княжна не выдержала:

— Да расскажите вы наконец про этого Кипяченого! Целый день про него слышим.

— Как вы сказали? — насторожился Савицкий. — Дача Вани? Вы его знали?

— А как же! Друзьями были...

— Расскажите! Расскажите!

Рассказ Ивана Ивановича продолжался долго. Поначалу архивариус мямлил, хмыкал, кхекал, и каждую фразу приходилось вытягивать из него с помощью наводящих вопросов. Однако постепенно он оживился, стал говорить легко, свободно, образно и даже с какими-то эпическими интонациями — видимо, сказывалась профессия.

Давным-давно, в советские времена, не было никакого Кипяченого, а был учитель русского языка и литературы Иван Сергеевич Некипелов, человек, уважаемый трудовым коллективом средней школы № 6 и любимый своими учениками. С Савельевым их связывала давняя, еще со школьной скамьи, дружба. Вместе учились в областном педагогическом институте — Савельев на истфаке, а Некипелов на филфаке, вместе ездили в фольклорно-археографическую экспедицию на русский Север, вместе вернулись с дипломами в родной Пырьевск, вместе трудились на ниве народного просвещения в одной и той же школе (до того, как поступить в архив, Иван Иванович Савельев десять лет преподавал историю). Коллеги в шутку сравнивали друзей с двумя Иванами из повести Гоголя. Трудно было найти людей более несхожих внешне. Огромный, шумный Некипелов, всегда окруженный толпой учеников, неистощимый на выдумки, душа любой компании, организатор литературных викторин и руководитель турпоходов по лесам Припырья, — и тихий, вечно погруженный в себя Савельев, всему существу которого была чужда многолюдная шумная школа. Однако, несмотря на разницу характеров, дружба их оставалась крепка и долгие годы не омрачалась ни единой ссорой. Иван Сергеич ценил в Иване Иваныче надежность, несуетность и глубокие знания отечественной истории, а Иван Иваныч как будто находил защиту от текучего, изменчивого настоящего под крылом добрейшего чудо-богатыря Ивана Сергеича.

В середине 1980-х годов работникам культуры и образования стали давать дачные участки за рекой, в садоводстве «Светик». Под дачный поселок отвели огромную поляну, которую горожане испокон веков называли Вакховой. Собственно, где именно находилось лежбище беспокойного юрода, никто не знал, да и о нем самом за давностью лет уже почти не помнили, однако название укоренилось прочно.

Благодаря близкому знакомству с начальником облоно Некипелов добился того, что ему и его другу Ване выделили дачи, стоящие бок о бок. Дома оказались совершенно одинаковыми, зелененькими, одноэтажными, с глядящими друг на друга небольшими верандами, стоя на которых можно было переговариваться. Участки же педагогам отвели на удивление большие, чуть ли не по гектару, причем на земле Некипелова рос густой лес, но зато участок Савельева выходил прямо на реку Пырку. Забора между своими владениями друзья строить не стали.

С тех пор повелось так: если Некипелов не был в походе с учениками, то его всегда можно было найти на даче. Он либо неутомимо, как экскаватор, копал грядки, либо удил рыбу, либо гонял чаи и громогласно разглагольствовал на веранде у друга Вани. Частому общению способствовало и холостяцкое положение обоих приятелей: Иван Иваныч никогда не был женат, а кипучий Иван Сергеич как раз в то время расстался со второй женой. Они вели бесконечные разговоры обо всем на свете: о начинавшихся в стране реформах, о гласности, о дефиците мыла и сахара, об альтернативных выборах, о кооперативах, о полной колбасы Москве, о возвращенной литературе, о Столыпине, Горбачеве и Петре Первом. При этом их беседы все время сворачивали на российскую историю — иначе Савельев и не мог.

Ивана Сергеича очень беспокоила неопределенность ближайшего будущего страны, и однажды Иван Иваныч сказал ему:

— А вот Вакх бы, наверное, смог предсказать, что дальше будет.

— Какой Вакх?

— А тот самый, на чьей поляне мы живем.

Любознательный Некипелов попросил рассказать подробнее, и Савельев пересказал ему по памяти житие Вакха.

Особенно поразило Ивана Сергеича известие о чудесной траве и то обстоятельство, что эта самая трава, может быть, росла прямо здесь, у него под носом.

С этого момента жизнь Некипелова резко изменилась: викторины и походы прекратились, школьники все лето шатались по улицам без присмотра, а их учитель безвыездно торчал на даче, что-то сажал на участке, собирал в лесу травы и настаивал на них выдававшуюся уже по талонам водке.

Он стал скрытным, угрюмым и почти не заходил в гости к старому другу.