Книга История его слуги - Эдуард Лимонов

У Гликерманов на парти я и встретил Ричарда Атласа. Коктейль-парти, знаете, люди приходили и уходили. Был Энди Уорхол со свитой, я мог бы попросить мадам Гликерман представить меня Уорхолу, но на кой, спрашивается, хуй? Показать ему мои две книги на русском языке? А что еще делать? Я уже твердо уверовал в систему и считал, что, пока у меня нет английской книги, я не существую. Я буду, скажем, стоять с Уорхолом и говорить ему умные вещи, кое-что я имел ему сказать и о его творчестве, и о его книге «Философия Энди Уорхола», но я не хотел безымянно пиздеть, я хотел говорить как Эдвард Лимонов, а не как пустое место, ну я и не попросил мадам представить нас. Успеется. Надеюсь, ни я, ни Энди в ближайшее время не умрем.

Атлас разговорился со мной случайно. Мы оказались в одной из текучих групп, которые образуются, растекаются и сливаются бессчетное количество раз на любом более или менее многочисленном парти. Я что-то сказал, он что-то сказал, а потом он спросил меня, кто я, и я ответил нагло, что писатель. Тогда он заинтересованно спросил меня:

— А что вы написали, позвольте узнать?

Насмешки в его голосе не слышалось, и я позволил себе ответить:

— Первый свой роман пытаюсь продать сейчас, — сказал я как можно скромнее.

— Интересно, если не секрет, о чем ваша книга? — спросил он, вынув трубку изо рта. Он курил трубку.

— Нет, не секрет. В основном это романизированный, разумеется, но мой собственный социальный и сексуальный опыт жизни в Соединенных Штатах, — сказал я, стараясь говорить серьезно и литературно и коротко. Я понятия не имел, кто он такой. На вид моему собеседнику было лет 50–60. Твидовый пиджак, трубка. Он мог быть кем угодно, меня даже не интересовало, кто он. Лицо достаточно простое. Бизнесмен, может быть.

— А посылали ли Вы свою книгу в мое издательство? — спросил он.

— А какое ваше? — спросил я его в свою очередь. — Простите, но нас не представили.

— «Жерард энд Атлас», — сказал он, — вы слышали?

— Да, разумеется, — сказал я. — Моя агентша посылала рукопись в «Жерард энд Атлас». Вернее, она посылала outline и три главы по-английски. Тогда у меня были переведены только три главы. Сейчас уже вся рукопись переведена на английский язык, — сказал я.

— И какой ответ получила ваша агентша? — спросил он, улыбаясь.

— Я не помню точно, — сказал писатель Лимонов, — но во всяком случае «они» книгу не взяли. — «Они» прозвучало очень дипломатично.

— Вы говорите, у вас уже есть рукопись на английском? — спросил он, набивая трубку.

— Да-да, — подтвердил я, — я получил ее от машинистки неделю назад.

— Знаете что, — сказал он, — пошлите рукопись лично мне — я сам посмотрю вашу книгу.

— А кто вы? — спросил я растерянно, и добавил: — Простите.

— Я и есть Атлас. Ричард Атлас — издатель, — сказал он. — Пошлите, пошлите, мы иногда печатаем русских писателей. Вот сегодня, кстати, я встречался с Иосифом Хомским. У нас выходит его книга стихов осенью, великолепнейший поэт Хомский, и удивительно интересный человек. Вы его знаете?

— Да-да, — сказал я поспешно, — знаю.

— Можете прислать мне рукопись на мой домашний адрес, — добавил Атлас и свалил. Не то к нему кто-то подошел, не то ко мне кто-то подошел, но мы расстались.

Володя, еще бы его там не было, он был, конечно, представил меня греческой миллиардерше, очень еще красивой женщине лет пятидесяти, выглядела же она куда моложе. Я еще некоторое время пил, возбудившись от миллиардерши и от издателя Атласа тоже, а часам к десяти все же ушел, Гликерманам же было не девятнадцать лет, они не могли разводить коктейли до утра. Энди Уорхол все еще белел в углу гостиной. Рядом с ним претендент на русский престол что-то доказывал советскому поэту. Я подошел и прислушался к разговору. Претендент защищал советскую власть, с восторгом говорил о своей поездке в Россию, а откормленный советский поэт ругал советскую власть. «Чего не бывает!» — подумал я и пожал плечами. И ушел.

Я тотчас послал рукопись Атласу, в таких делах я необыкновенно быстр и педантичен. Послал и стал ждать. Я все время жду других людей. Все, что требуется от меня лично в этом мире, я делаю очень, я думаю, быстро и добросовестно, ночи буду сидеть, но, скажем, закончу рукопись, когда обещал и запланировал. Всю мою жизнь я жду других. Даже пятнадцатилетним сопляком я приходил на условленное место, на кладбище, где собиралась наша банда, чтобы оттуда отправиться на грабеж, самым первым, и всегда сидел и долго ждал остальных. В моем понимании другие — распиздяи, растяпы, вялые и ненадежные люди, тормозящие мою жизнь, мой темп, блокирующие мою энергию и, в конечном счете, этим меня убивающие. Как видите, взгляд этот сходен со взглядом Гэтсби на «других», так уж получилось, что хозяин и слуга имеют охуенный темперамент, а мир старается их slow dawn. Гэтсби, без сомнения, много счастливее меня, он может схватить «Конкорд» или автомобиль, или частный самолет. У него есть иллюзия скорости, движения и энергии — мне же остается только бессмысленное ожидание. Текут месяцы, годы, и выстоять в каждодневном ебаном сиропе без вкуса и запаха — в ежедневности, это и есть геройство. На «ура!» и под пули рвануться, встать в атаку, извините, вопреки распространенному мнению, куда легче, подвиг требует мгновенного волевого усилия. Я уверен, я могу, сунув в зубы сигару, руки в карманах брюк, улыбаясь, стать у кирпичной стены перед взводом. Я серьезно, я могу, меня на это хватит, на улыбку, на руки в карманах, сигару, и на открытые глаза. На ежедневность гадостную, иногда мне кажется, меня вот-вот не хватит, сорвусь и наделаю глупостей.

Иной раз я думаю, что природа по ошибке сунула меня не в ту судьбу. Я сам вмешивался не раз, очевидно, не совсем умно, в свою судьбу, и в результате, потакая определенным чертам своей натуры, я совершенно пренебрег другими чертами, до такой степени пренебрег, что оказался вовсе не тем, кто я есть. Порой мне кажется, что настоящее мое призвание — это: я — полковник, командир парашютно-десантной дивизии. Посмотрев на свою, неизвестно откуда взявшуюся военную выправку, которая вдруг ожила во мне, когда я случайно надел недавно в доме у моего приятеля плотный военный мундир, я вдруг подумал: «Боже! Да ведь я и есть во всех своих проявлениях решительный мундирный военный, а не та поэтическая вялая душа, на которую я всегда претендовал. Хотел ведь когда-то поступить в военное училище, — думаю я тоскливо, — почему не пошел? С моей-то головой и честолюбием как раз и был бы полковником парашютистов сейчас. А там поглядели бы…»

Может быть, ошибочка вышла? Ну ничего, во всяком случае, лучший читатель, которого я желаю своим книгам, уже сделанным, и тем, которые в будущем еще напишу, — это молодой полковник, впрочем, майорам и лейтенантам мои книги тоже не возбраняются. Национальность военного читателя мне безразлична, так же как и цвет кожи.

Но вернемся к суровой моей борьбе. Через несколько дней я получил сахарное, атласное письмо, отмечающее получение моей рукописи, и что незамедлительно по прочтении рукописи я буду контактирован. «Наслаждались ли Вы еще долго, мистер Лимонов, после моего ухода, насладились ли вы в полной мере очаровательной атмосферой коктейль-парти в доме Гликерманов?» Подпись: «Ричард Атлас».