Книга Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

– Один лишь Аллах знает сколько! – сказала Айша.

– И у Айши есть сундук золота и кое-какие вещи?

Рабыня и стражник обменялись красноречивыми взглядами. Давным-давно они убедились, что Омар мог читать их мысли, но тем не менее эта его способность не переставала их удивлять.

– И украшения у нее есть, – поторопился согласиться Исхак, – и сундучок с монетами.

– Тогда будь свидетелем, о гончар, что все это, принадлежавшее мне, я отдаю моей рабыне и моему слуге, которых ты видишь перед собой. Сходите к муфтию Нишапура и засвидетельствуйте, что такова моя воля.

Пораженные, все на какое-то время умолкли, потом Исхак с любопытством спросил:

– Но, господин, а как же ты сам?

Омар задумался над тем, что осталось на этом свете из принадлежавшего ему. Его книги, запрещенные в школах, его сгоревшие записи, его забытый календарь и сам он, выгнанный из всех исламских академий?

– Где-то там, за далью небесной сферы, – глубокомысленно ответил он, – там спрятан кубок, который каждому предстоит испить до дна. Не вздыхай, когда придет твой черед взять его в руку, но радостно осуши его. Это – все, что мне ведомо.

Исхак подтолкнул гончара локтем в бок и многозначительно дотронулся до своей головы.

– Да, скажите тому же муфтию, – продолжил Омар, – что я отправляюсь с караваном, уходящим в Алеппо, а вы отправляйтесь в Нишапур – все.

Когда они были уже в седлах, продолжая о чем-то переговариваться и спорить, Айша вдруг начала плакать под чадрой. Исхак помог ей усесться на лошадь и воскликнул:

– Женщина, о чем теперь ты плачешь?

– Я не знаю. Но… а эти сундуки, они действительно станут моими?

– Непременно. Ведь господин сам сказал так.

Медленно Айша высушила слезы. На пути к дому муфтия она не могла удержаться и не заглянуть сквозь ворота на большой базар, где женщины с закрытыми лицами толпились вокруг шелков.

В воротах караван-сарая, в двух днях пути от Хорасана, сидел на корточках Омар, помешивая огонь, у которого он грелся всю ночь. На его плечах повис потрепанный плащ из верблюжьей шерсти. Голые ноги он вытянул поближе к тлеющим уголькам.

В ночном небе созвездие Дракона спускалось к западным холмам. Еще два часа, и его время истечет, так как наступит рассвет. Порыв ветра пошевелил опавшие листья, мертвые листья закружились, подобно несчастным душам в мучениях. Омар сгреб их с земли руками и кинул на угли. На мгновение сверкнуло пламя. Грудь зудела, и он с наслаждением почесался. Час приближался.

Но что-то потревожило его. Стук копыт лошади по высохшей глине дороги прекратился, и одинокий всадник приблизился к костру.

– О сторож, – обратился к нему незнакомец, – это караван, идущий в Алеппо?

– Да, – ответил Омар.

Всадник спешился, размял свои закостеневшие в седле ноги и зевнул.

– О-алла, как долго я скакал сюда из Нишапура. Путешествует ли ходжа Омар Хайям с этим караваном?

Подкинув немного веток колючки в костер, Омар задумался. Заслышав голоса, из своего укромного места за воротами появился владелец караван-сарая и уселся на корточки около всадника.

– Нет, – сказал каравансарайщик, – здесь только один торговец, но и он ни ходжа, ни Хайям.

– Я тот, кого вы ищете, – признался Омар, поразмыслив.

Мужчины посмотрели на него и расхохотались.

– О-алла! – со смехом сказал всадник. – Неужто я должен передать письмо самого халифа караванному сторожу с нестриженой бородой? Сам халиф Каира пишет Омару Хайяму, предлагая ему хорошие деньги, если тот составит ему гороскоп. И мне поручено доставить его с почестями ко двору Каира.

– Инш-алла! – воскликнул владелец караван-сарая. – Неужели правда?

Посыльный вытащил из пояса свернутое письмо, перевязанное и запечатанное большой печатью.

– Взгляни сюда! – сказал он.

– Скажи, я ведь не ошибся и господин Хасан из Аламута сейчас тоже при каирском дворе и пользуется особым доверием господина вашего халифа, да? – поинтересовался Омар.

– Кто ты такой, чтобы знать это? Ну да, он – там, как ты и сказал. Но какой…

– Принеси мне перо и чернила, – приказал Омар каравансарайщику, не спускавшему с него глаз.

Омар взял письмо и повертел его в руке. Тяжелое и, без сомнения, длинное. Было бы достаточно просто сорвать перевязь и выяснить, что в нем написано. Омар закрыл глаза и еще раз взвесил письмо на пальцах.

Зачем эти двое подошли к костру и потревожили его в этот час? Теперь перед его мысленным взором снова стоял Низам, опять вопрошавший его, сможет ли он по-новому измерить время, и Малик-шах, жаждущий услышать предсказание, и Акроенос, обогатившийся с его помощью. Теперь ему все стало ясно. Хасан стремился воспользоваться его умом, академики и кади сослали его, а придворные султана насмешничали и издевались над ним… Все это время он был похож на бесполезную листву, гонимую по воле ветра.

Когда-то он был столь самоуверенным, не сомневающимся во власти, которой обладал. Он протянул руку к завесе Незримого, и что же?! Незримое так и осталось столь же далеким, как и прежде.

– Вот перо, – раздался голос владельца караван-сарая.

И Омар вновь почувствовал перо в своей руке.

– Если он умеет писать, – прошептал хозяин посыльному, – никакой он не сторож.

Ему следует поскорей избавиться от этих двоих, перед тем как зазвучит барабан. Да, он должен написать ответ халифу Каира от Омара Палаточника, который сшил себе так много шатров знания. Наклонившись ближе к костру, Омар написал четыре строки на обратной стороне письма.

Когда он протянул бумагу посыльному, тот воскликнул:

– Но ты же даже не прочитал письмо!

– Я знаю, что в нем.

Не спуская с Омара глаз, всадник отступил от костра. Вот он каков, этот Омар Хайям, именно таким его и описывали… чародей, читающий человеческие судьбы. Ведя за собой своего коня, он вошел вслед за хозяином в ворота. Омар внимательно посмотрел через плечо. Созвездие Дракона было уже на гребне холмов, и в воздухе ощущался предрассветный холод. Теперь наконец-то он остался один, без друга, верного спутника, без утешителя, без семьи.

Какие слова говорила тогда Ясми об этом предрассветном часе? Как жестоко оставаться одному без разделенной любви, когда звезды в небе гаснут. Была ли Ясми тенью на завесе Незримого? А Рахим… Рахим, чья кровь капля за каплей падала на глину и никогда больше не потечет по его жилам. Ему, Омару, нельзя думать о них. Их никогда больше не будет. Они не появятся здесь снова, как этот верховой посыльный, прискакавший по большой хорасанской дороге.

Сжав голову руками, Омар раскачивался, стоя на коленях у дороги.

– О, будьте милосердны, – плакал он.