Книга Дикие пчелы - Иван Басаргин

Но вот и Каменка. Вот дом наставника и волостного старшины Бережнова. Не так давно они познались. Заскочил Безродный к Бережному, чтобы чайком побаловаться, разговорились. Безродный рассказал, что у него украл собаку Булавин.

– А ить ты врешь, тезка, – сурово бросил Бережнов. – Макар воровать не будет. Он сам приходил к нам и навяливал того пса.

Тогда Безродный сказал, что, мол, Макар написал на него навет, чтобы уберечь у себя пса.

– И снова врешь! Макар зря не напишет. Макар мой враг, наш враг, он отщепенец, братию нашу с толку сбивал, бога клянет. Что там написал Макар, не мое дело. Одно ясно – Макар и тебе враг…

Конь остановился у крыльца Бережновых. Он запомнил этот дом, здесь будет отдых. Безродный мешком свалился с седла. Выбежали домочадцы, сбежались соседи. Безродного подняли и понесли в дом. Пришла баба Катерина, осмотрела рану.

– Из револьверта стреляли. Худая рана. Не скоро заживет, – ворчала баба Катерина, извлекая раздробленные косточки из раны, промывая ее спиртом. – Жить будет. Обвысил стрелок, чуток бы ниже – и не жилец. – Залила рану пихтовой смолой, туго перетянула тонкой холстиной. Напоила отваром трав. Бросила: – Скоро оклемается.

Не знала баба Катя, кого она лечит, не знала, что это убийца Макара Булавина. А если бы и знала, то сделала бы то же. Ведь для лекаря нет друзей и врагов, есть раненый или больной человек.

Безродный открыл глаза. В горнице стоял полумрак. Долго пытался узнать, где он и что с ним. Увидел Бережнова, улыбнулся: «У своих, теперь не пропаду!»

– Кто это тебя так изувечил? – спросил Бережнов.

– Хунхузы напали, – сказал Безродный первое, что пришло на ум.

– Не городи! Зимой отродясь они не ходят по тайге. Давай говорить начистоту! Чего меня таишься? С Макаром что-то? – уперся хозяин жестким взглядом в глаза Безродного.

– Да. Убил я его.

– Владычица небесная, прости рабу твоему Макарию все вольные и невольные согрешения, – широко перекрестился Бережнов. – Нас клял, так еще с бунтовщиками связался. К листовке он тоже руку приложил. Шуму было. Еле угомонился народ. Я ить в одной питаузе с тобой оказался. Молодец! Молись богу, и простит он тебе этот грех.

– Помолюсь, – чуть усмехнулся Безродный.

– Повезло тебе, ведь Макар Сидорыч, царство ему небесное, был стрелок наиважнецкий, а вот, поди ты, промазал.

– Стрелял на голос.

– Он и на голос бил насмерть. Но ты молчи. Хоть и злобился наш народ на Макара, что отринул веру, но могут за Макара тебе отомстить. Народ понять трудно, не сразу почуешь, откуда ветер дует. Потому даже во сне молчи.

– Тебе только и сказал.

– Мне мог бы и не говорить, ты еще лежал в памороках, а я уже знал, что Макар убит.

– Откуда?

– Тайга не без глаз. Итак, про это дело знают четверо. Больше никто не должен знать. Деньги-то за работу счас заплатить или подождешь? – усмехнулся криво Бережнов.

Безродный насупился.

– Не за деньги убивал, а мстил. И оставь те деньги у себя на помин души Макаровой.

– Ладно, быть по-твоему. Они могут сгодиться и на другое: кого подкупить, кому трояшкой рот закрыть. От той листовки еще не охолонули. А тут Макара убили. Прознают, могут поднять большой бунт. Будем покупать себе друзей. Хотя купленный друг стоит лишь тех денег, за какие он куплен. И все же сгодится. А пес у Макара был добрый. Говоришь, кабан порвал? Жаль, грешным делом, хотелось мне его к рукам прибрать, новую породу собак от него завести. Ну ин ладно. Жаль Макара, хоть он и был человек-моталка. Не было крепкой хребтины в его делах, потому и не смог повести за собой народ. Шишканов – у того есть стержень, опасный для нас человек. За Макара-то ты помолись, покайся за грех-то, – посуровел Бережнов. – Так вот, Шишканов еще подбивает на бунт народ, против нас подбивает, мол, мы, старообрядцы, захватили лучшие земли, покосы, а им ничего не оставили. Где же правда? Шишканова еще на свете не было, а мы уже обихаживали эту землю. Мы чистили покосы, вырывали у тайги свои десятины. Но народу что, он на чужое добро готов хоть завтра броситься, чисто хунхузы, – ровно говорил Бережнов, шагая по горнице. – Зачинщик – Шишканов, а его помощник – Коваль. Обоих надо убрать.

– Убить?

– Зачем убивать. Смерть Макарову на них свалим. Это у нас просто. На то есть верные люди, кои скажут, как убивали эти дружки Макара. Мол, отказался нести крамолу в народ. Все слово в слово затвердим, и комар носа не подточит. У нас братия, а не сброд мирских людей.

– Шишканова я согласен подвести под каторгу, но зачем же сюда Коваля. Семен все время у меня в извозах, ничего худого не говорит. Шишканов – тот да, бунтовщик.

– Лежи, не твоего ума дело. Оба смутьяна, только один говорун, а другой молчун. Вот молчун-то и опаснее говоруна. Катерина тебя выходит, а мы скроем, что был ранен, что лечился у нас. Спи. Надо немедля отправить побратимов на охоту. Придержал я их, пушнины мало, однако пусть идут тигруют. Кони почти под седлами. Эти прознают, могут снова забунтовать. Чем дольше они не будут знать, что Макар убит, тем нам спокойнее. Тоже гоношливый народец.

Буран долго и терпеливо ждал друга. Дремал на изюбриной шкуре, потом начал нервно позевывать. А когда наступила ночь, заметался по избе. Прыгнул на дверь, не смог открыть, она была привалена бревном. Заскулил, завыл.

А ночь несла на своей спине холод, снег, тьму, тревогу. Буран прыгнул в окно, выбил лапами раму, выскочил на улицу. Широким наметом пошел по следам Макара. Снег их почти завалил. Но он шел по следу, принюхиваясь к стертым запахам друга. И вдруг остановился. Пошел скрадывающим шагом: к запаху друга примешался запах врага. Шерсть встала дыбом. Из пасти вырвался рык.

И тут на Бурана наплыл запах крови, приторный и страшный. Запах людской крови, крови Макара. Буран припал к снегу и начал подкрадываться. Шаг – остановка, другой – снова остановка. Пес боялся запаха людской крови. Сильно боялся. Кровь зверя – это привычное дело. От запаха звериной крови больше прибывает силы.

Буран шел все медленнее и медленнее. Вот он подкрался к горке снега. Тронул его носом, оттуда дохнуло запахом друга. Отрыл голову, лизнул в лицо, но оно было холодное как снег.

Сильно заработал лапами. Работал и скулил. Собачий инстинкт подсказывал, что его друг мертв. Схватил дошку зубами и выволок Макаров труп из снега. Обнюхал со всех сторон, снова заскулил, а затем завыл. Завыл зло, протяжно, с болью в голосе. Завыл в темное заснеженное небо. Так завыл, что даже шепотливый снег не смог приглушить его раскатистого стенания.

– Ва, во-у-у-у-у! Ар-р-р-р, у-у-у-у-у-а-а-а-а! – пес будто звал кого-то на помощь, будто просил небо кому-то отомстить. Но зов упал за сопки, зарылся в метущихся снежинках, рассыпался льдинками по распадкам и затих.

Шарахнулся от жуткого воя изюбр, метнулась с дерева рысь и поспешила удрать в безопасное место, свернул со своей дороги медведь, шедший в поисках берлоги. И даже тигр, бродяга тайги, что шел по лезвию горы, остановился, послушал с минуту вой, в другое время он не преминул бы броситься на воющего, но сейчас что-то остановило его. Постоял, послушал и не спеша пошел дальше.