Книга Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Этот стоящий перед партизанами немец с поднятыми руками как-то виновато улыбался и вопросительно смотрел на них. Он был среднего роста, коренастый, лицо рыжеватое, на нем виднелись крапинки веснушек. Хотя и чисто выбритый, на военного он не был похож. Форма немецкого солдата сидела на нем как-то мешковато, да и сам он был уже немолодой. Он не пытался сопротивляться и сам добровольно сдал оружие.

— Садись! — жестом приказал немцу Агапоненко.

Завязался разговор. Он оказался очень разговорчивым, но совершенно не знал русского языка, и понять его партизанам было очень трудно. И все же удалось выяснить, что он немецкий коммунист Франц Питч, призван в армию во время одной из последних мобилизаций. Служит автомехаником в гараже на винном заводе в Озерцах и давно ищет встречи с партизанами. Просит взять его в партизаны.

— Ну, что будем делать с ним? — спросил Агапоненко у Короткевича.

— Я не знаю, товарищ командир. Может быть, нам его повезти в штаб бригады? Пусть они там решают, что с ним делать.

— Да, придется нам вернуться в бригаду, — решил Агапоненко.

Присутствующая при этом разговоре хозяйка дома вдруг засуетилась и попросила своих нежданных гостей отобедать у нее:

— Вам еще дальний путь предстоит. Давайте, я соберу на стол.

— Ну что же, бабушка, мы не откажемся от этого. Через несколько минут на столе появилась бутылка самогона и зашипела на сковородке яичница.

— Франц! Битте шнапс тринкен, — предложил Агапоненко немцу.

Франц не отказался и, подсев к ароматно пахнущей яичнице, улыбнулся партизанам. Агапоненко из бутылки налил полный стакан самогона и подал его Францу.

— О! Дизе гросс глаз, — изумился Франц. — Их шнапс тринке по-малу, по-малу.

— Пей, Франц! — предложил Агапоненко. — Хочешь быть партизаном, то пей за нас. Пей за Красную Армию!

— Роте Армее, дизе гут! — И Франц, морщась, опрокинул стакан самогонки в свой рот.

— Вот это гут, Франц! — воскликнул Егор Короткевич.

После выпитого стакана самогонки захмелевший и осмелевший Франц совсем разговорился:

— Их либе Роте Армее! Их вайе Вильгельм Пик. Майне партгруппе ин штадт Франкфурт а Майн.

— Франц, — прервал его Агапоненко, — нам пора ехать. Фарен нах партизанен бригада.

— А! Гут, гут, — ответил он и стал собираться в дорогу.

Пока Агапоненко со своими спутниками находился в доме этой гостеприимной старушки, около него собралась толпа односельчан, узнавшая о том, что партизаны словили немца. Выйдя со двора и увидев толпу местных жителей, Агапоненко вспомнил, что комиссар перед отъездом дал ему листовку со сводками от Совинформбюро, и решил прочитать ее собравшимся. С огромным вниманием слушали старики, женщины и дети все то, что им читал Агапоненко. У многих из них навертывались слезы грусти, и в то же время в их сердцах кипела ненависть к гитлеровским захватчикам.

— Неужели опять немцы прорвут фронт и Красная Армия долго еще не придет к нам? — спросила одна из женщин, утирая уголком платка навернувшиеся слезы.

— Ничего, товарищи! Придет время, и Красная Армия освободит нас от фашистской неволи, — заявил Агапоненко. — Уже освобождена территория Северного Кавказа, Кубани и многие города России и Украины. Хотя бои под Курском, Орлом и Белгородом идут жестокие, но уже сейчас наши войска перешли в контрнаступление. Будем надеяться, что они прогонят этих проклятых немцев.

— Дай бы Бог, чтобы это было так, — перекрестившись, сказала одна из старых женщин.

Попрощавшись с жителями деревни, Агапоненко со своими товарищами и Францем уехали. Штаб бригады в те дни находился в Лавреновичах. Агапоненко прямо с дороги заехал туда и доложил комбригу о задержании немца Франца Питча.

— А ну-ка, веди его сюда. Посмотрим, что это за немецкий коммунист попался вам, — приказал Гудков.

Уставший с дороги Франц выглядел очень больным и испуганным, когда его ввели в дом, где находился штаб бригады.

— Вы дойч агент, шпион? — строго спросил комбриг.

— Найн! Их бин дойч большевик-коммунист, — запротестовал он.

— Гут… — задумавшись, промолвил Гудков. — Ну, что же с ним делать?

Все в штабе молчали, глядя на Франца. Через некоторое время затянувшуюся паузу нарушил комиссар Игнатович Ф. П.

— Пусть он пока побудет у разведчиков. Поручим его комиссару Ильину, пусть он с ним занимается. А там видно будет. Если он на самом деле коммунист, мы его используем для агитации среди немцев.

— А это, пожалуй, будет правильно. Вы его нашли, вам с ним и работать, — улыбнувшись Николаю Агапоненко, заявил Гудков. — Так и решим. Забирайте его к себе в разведку.

Агапоненко вышел из штаба и приказал братьям Короткевичам:

— Отправляйтесь в лагерь и там передайте комиссару Ильину, чтобы он срочно на тарантасе прибыл сюда.

Минут через сорок я уже был в штабе бригады. Там комбриг Гудков приказал мне забрать к себе в отряд Франца, а чтобы я мог с ним общаться, к нам в отряд откомандировали молодого партизана Валентина Челукьяна, по национальности лезгина из Северной Осетии, который считался в бригаде переводчиком. Мы сели втроем в тарантас, причем Франца я посадил на козлы и вручил ему вожжи.

— Поехали! — крикнул я Францу.

Тот, смущенный необычной для него обстановкой, а возможно, никогда раньше не правивший лошадью, как-то неуверенно взял вожжи и что-то крикнул лошади. Умная лошадка, видимо, поняла слова немца и затрусила к своему стойлу в лагерь. А я с улыбкой наблюдал, как Франц по-своему понукал лошадь, пытаясь вожжами править ею.

В лагере разведчики встретили Франца несколько отчужденно и даже враждебно. Только Егор Короткевич, увидев Франца, дружелюбно пригласил его к костру:

— Франц! Иди сюда.

Пока Франц знакомился с нашими товарищами, я дал задание переводчику Валентину к ночи соорудить шалаш, в котором они теперь будут спать вместе с Францем.

— Товарищ комиссар, чегой-то я буду с немцем спать? — возразил он.

— Ты переводчик, вот ты и должен все время быть вместе с ним, — приказал я Валентину.

Дело шло уже к вечеру. В лесу стало почти совсем темно. Франц что-то стал просить у Валентина, но тот, видимо, был такой же знаток немецкого языка, как и я. Он не понял, чего просит у него Франц. Я внимательно следил за поведением немца, а тот, видимо, совсем отчаявшись, что никто не понял его просьбы, встал и пошел от костра в темноту леса. Я сразу понял, в чем дело.

— Хлопцы! Он же в туалет захотел. Чего вы его никак не поймете?

А в это время Франц, находясь в лесу совсем недалеко от костра, все время покашливал, давая этим понять, что он никуда не ушел и находится здесь, около нас, в лесу. Наконец, смущенный, он появился у костра, и я его в шутку спросил: