Книга Жертвы Сталинграда - Отто Рюле

— Действительно, разве не удивительно, что мы и нам подобные в ходе войны перешли на сторону Советского Союза? Все пережитое и учеба здорово нас перековали.

В этот момент ударил гонг. Потом кто-то крикнул:

— Немецкий сектор, строиться!

— Что бы это значило? — спросил я. — Торжественное собрание назначено на завтра.

У входа мы увидели старосту немецкого сектора и начальника, обычно назначающего на работы. Из жилых корпусов выбежали курсанты. Когда все построились, староста сектора вышел на середину перед строем.

— Товарищи, послушайте меня, — начал он. — На станцию прибыло несколько вагонов с лесом. Вагоны нужно немедленно разгрузить. Мы должны ровно в десять вечера выйти на разгрузку этих вагонов.

Нам и до этого довольно часто приходилось разгружать вагоны на станции. Эта работа нам нравилась, так как она разнообразила наше житье-бытье, иногда хорошо было оторваться от учебников. Но сегодня, в такую непогоду, никому не хотелось идти на станцию. Да и настроение у всех было праздничное, нерабочее. Оставалось только надеяться, что работы там мало.

Однако как бы там ни было, а в назначенное время мы все были на станции. На путях стоял целый состав, груженный лесом. На разгрузку каждого вагона назначили по пятнадцать человек. Нужно было не только выгрузить из вагонов двухметровые бревна, но и сложить их штабелями в стороне от железнодорожного полотна. Работа оказалась тяжелой. В самом вагоне сначала мог поместиться только один человек. Бревна принимали на плечи двое и несли метров триста к месту укладки их в штабеля.

Мы уже работали несколько часов. И вдруг кто-то крикнул, что сегодня праздник, а в праздник не работают.

Этот призыв подействовал, как искра в пороховой бочке. Большинство сразу же побросали бревна на землю.

Первой бросила работу небольшая группа курсантов. Их примеру последовали и другие. Все сели на землю. Работа остановилась. Я тоже сел на бревно.

Нашему сопровождающему ничего другого не оставалось, как повести нас обратно в лагерь.

По дороге в лагерь до меня наконец дошел смысл случившегося. Ведь это была забастовка — забастовка курсантов антифашистской школы. И как раз накануне годовщины Октябрьской революции!

Это было поражение каждого из нас. В праздник у нас было скверное настроение, Я не хотел никого слушать, кто пытался хоть как-то оправдать наше поведение ночью. На следующий день было назначено общее собрание нашего сектора. Товарищ Линдау коротко доложил о случившемся. Он сказал нам, что мы сорвали погрузку и из-за этого по крайней мере десять вагонов целые сутки простояли зря, в то время как они были очень нужны.

Большинство из нас по-настоящему загоревали, осознав, что между нашими теоретическими знаниями и этим реальным случаем лежит громадная пропасть. Слова и заверения тут были ни к чему. Этот промах нужно было исправить делом. Об этом мы и говорили на собрании. Работу по разгрузке вагонов закончили добровольно.

Об этом случае я вспомнил еще раз позже, когда, сидя в библиотеке, читал речь В. И. Ленина на 3-м съезде комсомола в 1920 году. Слова Ленина, сказанные им двадцать четыре года назад юношам и девушкам из Коммунистического союза молодежи, в известной степени имели отношение и к нам:

«Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества»[2].

Я решил никогда не забывать эти слова Ленина.

Через несколько дней школа опустела. Жаль было расставаться с преподавателями и товарищами, вместе с которыми целых полгода жил и учился познавать правду. Основная масса курсантов разъехалась по лагерям для военнопленных, чтобы там помочь своим товарищам во всем разобраться. Нескольких из нас направили в распоряжение Национального комитета «Свободная Германия», а также как пропагандистов для работы в газете, на радио и на фронте. Восемь человек, в том числе и я, были направлены преподавателями в антифашистскую школу № 165 в Талицу. Пятеро курсантов остались для преподавательской работы в Красногорске.

Наши учителя

Ноябрь 1944 года. Москва. Казанский вокзал.

Куда ни посмотришь, всюду полно людей. Одни сидят, другие лежат прямо на полу. Женщины с маленькими детишками на руках, тут же детвора чуть постарше, возле — различные вещи. Старики с большими тюками. Много солдат и офицеров: одни едут в отпуск после ранения, другие возвращаются на фронт.

И среди этой пестрой толпы — восемь немецких и три итальянских военнопленных в сопровождении человека в гражданском, по фамилии Свиталла, и старшины Красной Армии. Мы не без труда пробираемся сквозь толпу. Кто рассматривает нас с нескрываемым любопытством, кто абсолютно равнодушен. Одни провожают нас сердитыми взглядами, другие смотрят по-дружески. Видимо, от взгляда последних не ускользает, что наш старшина с улыбкой разговаривает с нами, пленными. Нас приглашают попить чайку из кипящего самовара. Когда же мы произнесли «Гитлер капут», а наш старшина назвал нас друзьями, лед недоверия окончательно растаял. И нам уже протягивают махорку. На ломаном русском языке мы пытаемся объяснить, что считаем эту войну, развязанную фашистами, не чем иным, как преступлением, и что с ней нужно как можно скорее кончать.

— Пошли, пошли, — торопит нас старшина, глядя на часы. Мы говорим хозяевам, пригласившим нас к чаю, «спасибо» и следуем за старшиной. Товарищ Свиталла замыкает нашу группу.

Состав уже стоит под парами. Для нас забронировано три купе.

Часа в два дня паровоз дает свисток и трогает состав с места. За окнами в ноябрьском тумане мелькают дома, столбы, мосты. Очень скоро начинает темнеть. Света в купе нет.

— Куда мы, собственно говоря, едем? — спрашивает кто-то из нас товарища Свигаллу. Он очень хорошо к нам относится, но разговаривать много не любит.

— Едем на восток, — коротко отвечает он.

— Но куда именно?

— Едем по линии Москва — Горький. Когда сойдем с поезда, будем добираться в Талицу.

Мы уже хорошо знаем, что пленным обычно неохотно называют географические пункты. На этот счет, вероятно, есть какой-нибудь приказ. Но ведь мы никуда бежать не собираемся! А случаи побегов пленных из лагерей, несмотря на огромное расстояние до родины и прочие трудности, все же были. Через несколько дней беглеца обязательно ловили. Однако такие случаи доставляли советской комендатуре очень много хлопот.

Мы решили набраться терпения. Наступившая темнота не располагала к разговорам. Вскоре все улеглись спать.

«Вязники», — прочитал я утром на здании вокзала. На место мы попали только через двое суток. Ночевали в избе сельсовета, а утром — дальше по снегу и морозу. Прекрасная картина для глаз! Но ногам не до красоты.