Книга Чары зари - Катарина Керр

— Боги! Я не делал ничего подобного!

— Мне-то что? Просто будь поосторожнее.

— Сердечно благодарю.

Весь этот вечер Родри одним глазом наблюдал за входом в таверну. Если это обвинение представят в суде какого-либо гвербрета, то его обезглавят, как требуют священные законы. К счастью, годы на долгой дороге научили Родри избегать серьезных неприятностей. Он больше не может плыть на юг на барже. Во всяком случае, не тогда, когда по приказу королевской стражи эту баржу могут в любой момент призвать к берегу и обыскать. Ему придется пробираться туда по малоиспользуемым дорогам и, конечно, врать, если где-то потребуется называть свое имя. Керрмор сам по себе достаточно велик, чтобы человек мог не привлекать к себе внимания по крайней мере день или два. После того, как Родри найдет Джил, у него будет свидетельница. Кроме того, напомнил Родри себе, в Керрморе также находится Невин. Даже гвербрет прислушается к словам старика. Утром Родри выехал из восточных ворот, чтобы оставить ложный след. Гораздо позднее, когда было уже слишком поздно, он понял, что тьерин Беноик никогда не стал бы участвовать в подобном обмане.

* * *

Кто-то хорошо над тобой поработал, парень, — сказал лекарь Гвел. — Кто это был?

О… э-э… ну, — пробормотал Перрин. — Серебряный кинжал.

— Правда? Только глупец вызывает на себя гнев серебряного кинжала.

— Я… э… теперь это знаю.

В зеркале, которое висело на стене в доме лекаря, Перрин увидел свое лицо, синюшное и опухшее.

Тебе давно следовало удалить этот сломанный зуб, — заметил Гвел.

— Я смог сесть на коня только пару дней назад. Он мне и несколько ребер сломал.

— Понятно. После этого обходи серебряных кинжалов стороной.

— Клянусь, я так и сделаю.

Вырывая остатки сломанного зуба, лекарь причинил своему пациенту куда больше страданий, чем избивший его Родри, поскольку операция заняла гораздо больше времени, а единственным болеутоляющим, которое мог предложить лекарь, был кубок крепкого меда. Прошло несколько часов, прежде чем Перрин смог оставить дом лекаря и, шатаясь, вернуться в гостиницу на окраине Лерина. Он рухнул на кровать и с несчастным видом уставился в потолок. Его мысли бегали по кругу, подобно ослу, привязанному к мельничному колесу. Что ему делать? Мысль о возвращении в Кергонни и гневе дяди вызывала у него физическую боль. А еще оставалась Джил. Чем больше проходило времени, тем сильнее любил ее Перрин. Он никогда по-настоящему не ценил свое счастье, пока не потерял ее. Что с того, что в этом большинство мужчин почти ничем не отличаются от него? Слабое утешение. Если бы он только смог поговорить с ней, убедить ее позволить ему все объяснить, сказать, как крепко он ее любит… Перрин не сомневался, что она выслушает его, если только удастся встретиться с ней с глазу на глаз. Забрать ее от того ужасного парня с жутким взглядом и ужасающим двеомером. Но Перрин даже не знал, в какую сторону они поехали.

А если он сможет ее найти? В своем болезненном состоянии, полуобезумевший от боли, с затуманенным сознанием после выпитого у лекаря меда, Перрин начал думать о Джил, как об истинном прибежище своего сердца, и вместе с этой мыслью пришло притяжение, своеобразное резкое подергивание сознания, которое всегда подсказывало ему путь в другие убежища. Перрин осторожно сел на кровати и застыл на месте. Он чувствовал направление: юг. Джил отправилась на юг. Он заплакал, но на этот раз в его душе росла надежда. Ему удастся ее найти, он будет следовать за ней, пока у него не появится шанс остаться с ней наедине и каким-то образом — о великий Керун! — опять выкрасть ее.

* * *

— Очень странно, — объявил Саламандр. — Родри все еще направляется на юг, но, клянусь ушами коня Эпоны, почему он едет только коровьими задними тропами и деревенскими дорогами вместо того, чтобы воспользоваться хорошими королевскими трактами?

Джил повернулась и посмотрела на своего спутника. Они сидели на носу речной баржи. Саламандр воспользовался вспенивающейся, освещаемой солнцем водой для дальновидения. Поскольку Джил все еще видела окружающий мир в особом свете, вода казалась ей чем-то твердым, вырезанной из серебра, но теперь она могла себе напомнить о том, что это лишь иллюзия. Она отказывалась верить, что видит скрытую реальность, независимо от того, как часто Саламандр на этом настаивал.

— Он ищет, к кому наняться?

— Непохоже, совсем непохоже. Я слежу за ним уже два дня. Кажется, он знает, куда направляется, но на пути проявляет очень большую осторожность. — Саламандр раздраженно тряхнул головой и отвернулся от реки. — Я снова пошпионю за своим уважаемым братом чуть позже. Как ты себя чувствуешь сегодня утром?

— Гораздо лучше. По крайней мере большую часть времени все окружающее стоит на месте.

— Хорошо. Стало быть, мое неумелое лечение все-таки помогает.

— Я благодарна тебе от всей души.

Какое-то время она лениво наблюдала за южным горизонтом, где, подобно небольшой туче, висел дым Лухкарна. Джил хотела бы просто забыть о Перрине. Хорошо бы Саламандр обладал магическими способностями, позволяющими полностью очистить ее память от воспоминаний. Но она знала, что стыд, который она сейчас испытывает, будет грызть ее долгие годы. Джил чувствовала себя загрязненной и оскверненной, как жрица, которая нарушила свои клятвы. В какой-то мере ей следует винить саму себя за это похищение — это она тоже знала. Если бы она только рассказала Родри все заранее! Или пораньше связалась с Невиным… Эти самые «если бы только» можно было продолжать до бесконечности.

— Судя по тоске у тебя в глазах, делаю вывод, что ты снова погрузилась в грустные размышления, — резко произнес Саламандр.

— А как я могу не погружаться в грустные размышления? Да, мы догоняем Родри, это хорошо. Но, когда мы его найдем, он лишь проклянет меня.

— Почему? Ты виновата не больше, чем одна из тех лошадей, которых украл Перрин.

Джил молча покачала головой, стараясь не расплакаться. Послушай,

— Джил, моя дикая голубка. Твое сознание вернулось к тебе, ты снова способна соображать. Позволь мне кое-что сказать тебе. Я думал об этом лорде-конокраде и поговорил о нем с Невином. В этом парне есть что-то очень странное. Нечто, что можно было бы назвать раной души — судя по тому, как он щедро изливает из себя жизненные силы.

— Но именно я попала в его грязные руки! О, боги, я никогда не думала, что у меня такая слабая воля! Как у какой-то шлюхи из таверны.

Саламандр зарычал себе под нос.

— Ты что, не слышала ни одного слова из того, что я говорил, будь ты неладна? При чем тут слабая воля? Тебя околдовали, тебя привязали при помощи двеомера и одурманили тебе сознание — тоже при помощи двеомера. После того, как тебя накрыла его жизненная сила, у тебя не осталось собственной воли. А его похоть текла по тебе, как вода в канаве.

На мгновение спазм перехватил ей горло, и ее затошнило. Она вспомнила свои ощущения, которые возникали у нее, когда Перрин улыбался ей особым образом.