Книга Обретение мудрости - Дэйв Дункан

Ннанджи что-то неразборчиво пробормотал в ответ.

— Катанджи понял это, старик? — спросил Уолли.

— Возможно, не сразу, — признал Хонакура. — Но я все ему объяснил.

— Ты испортил моего подопечного, ты…

— Спокойно, Ннанджи! — сказал Уолли. — Он прав. Похоже, никакой закон не был нарушен. Кто может запретить воину носить полосу раба? Однако одно меня все-таки беспокоит…

— Честь!

Дверь распахнулась, и вбежал юный Матарро, с большими, словно шпигаты «Сапфира», глазами.

— Он ходил в башню, милорд!

— Он… что?

Мальчишка отчаянно кивнул.

— Он был в башне у колдунов! Лаэ говорит, он столько всего там видел!

И новичок Матарро снова исчез, вернувшись к своим обязанностям. «Сапфир» отходил от причала.

«От другого — ум возьмешь». Уолли повернулся к Ннанджи — и даже Ннанджи был ошеломлен.

— Адепт, поздравляю: твой подопечный продемонстрировал достойную подражания отвагу!

Не было высшей похвалы, которую мог воздать один воин другому, поскольку среди воинов считалось, что отваге и чести можно научиться лишь на примере других.

Ннанджи несколько раз молча открыл и закрыл рот. Затем его принципиальность и гнев взяли верх.

— Оправдывает ли отвага сама по себе бесчестие, милорд брат?

— Я не вижу никакого бесчестия! Он еще не может служить Богине своим мечом. Он пытается служить Ей всеми средствами, на какие способен. Я восхищен его самоотверженностью. Я аплодирую его героизму.

Ннанджи несколько раз глубоко вздохнул, с видимым усилием успокаиваясь. Он неуверенно улыбнулся.

— Что ж, я полагаю, он храбрый маленький дьяволенок…

— Он хочет стать достойным своего наставника.

Лицо Ннанджи снова покраснело. Он что-то пробормотал и отвернулся. Уолли и Хонакура улыбнулись друг другу.

Но теперь пора было подумать о восстановительных работах. Отношения внутри команды понесли существенный ущерб.

— Скажи мне, подопечный! — сказал Уолли. — Не велел ли ты ему держаться подальше от девушек?

Ннанджи снова повернулся к нему с удивленным видом.

— Ну да! Но, конечно… — он пожал плечами.

— Конечно — что?

Ннанджи ухмыльнулся.

— Конечно, он знал, что я вовсе не имею этого в виду. Ни один воин не воспримет подобный приказ всерьез, милорд брат!

— Зато я имел в виду! Я воспринял это всерьез!

Ннанджи, казалось, был озадачен.

— Почему? Воин? Это же честь…

— Моряки могут так не считать!

— Что ж, придется!

«Боги, дайте мне силы!» — подумал Уолли. Каким-то образом Ннанджи удавалось сочетать пуританскую этику с моралью уличного кота.

— Я говорил тебе, мы не свободные меченосцы. Даже если бы мы ими были…

Дверь снова распахнулась, на этот раз пропустив Томияно. Он подошел прямо к Ннанджи и протянул руку. Томияно улыбался?

— Ты должен гордиться своим братом, адепт! — сказал он. — Он побывал в башне!

Ннанджи нерешительно пожал ему руку, а затем изобразил саму скромность.

— Это был его долг, моряк.

— Может быть, но это потребовало немалой смелости…

«Сапфир» выходил на середину Реки. Новости о подвиге Катанджи разлетелись по кораблю, словно стая чаек. В его отсутствие мужчины, женщины и дети толпой ввалились в рубку, поздравляя вместо него Ннанджи. Он начал надуваться, словно индюк. Уолли и Хонакура снова обменялись улыбками.

Затем появился Малоли, и внезапно наступила напряженная тишина.

— Адепт, — пробормотал он, — прошу прощения за все, что я говорил раньше… Мы все гордимся твоим братом. Мы рады, что Дива… смогла ему помочь. Он отважный парень — и человек чести!

— Конечно! — Ннанджи бросил самодовольный взгляд на Уолли — мол, а я что говорил?

— Он оказал хорошее влияние на Диву, мы уверены, — сказала Фала. — Теперь мы понимаем, почему он оказался в ее каюте, и мы рады, что она смогла оказать ему услугу.

Ннанджи с трудом сохранял беспристрастное выражение.

— Естественно, он знает, что истинный воин должен оказывать честь женщине.

— Естественно, — неуверенно сказала Фала и покраснела.

Уолли сдался. Не все из них говорили об одном и том же виде чести, но он подозревал, что все они знают, что имеют в виду — а он был здесь чужим. Кто сможет теперь хоть в чем-то проявить недовольство Катанджи?

— К вечеру дождь прекратился, и Катанджи к ужину появился на палубе. Он все еще нетвердо держался на ногах, и с трудом мог идти, но являл собой совершенный образец Юного Героя. Уолли и Ннанджи, получив разрешение Томияно обнажить мечи на борту, отдали ему Салют Герою. Он широко улыбнулся и крепко обнял Диву за талию.

Однако их отношения с командой все же понесли определенный ущерб. Брота многозначительно заявила, что Тау — это предел их путешествию. «Сапфир» продолжит свой путь до Ча, чтобы выгрузить мрамор, но не дальше. Если лорд Шонсу не сможет набрать себе воинов в Тау, ему придется вернуться обратно в Каср. Затем семья вернется к своей обычной торговле, вероятно, между Дри и Касром. Они утверждали, что их обязательства перед Богиней выполнены. Согласна ли с этим богиня, конечно, могло показать лишь время.

— Вернулась хорошая погода, и Река текла теперь с востока. Горы Реги-Вул лежали на юге. В течение нескольких дней Уолли и Хонакура извлекали информацию из Катанджи, слой за слоем, словно очищая луковицу. Ннанджи сидел рядом в качестве секретаря и регистрировал все это в своей памяти.

Катанджи старался помочь, чем мог. К его наблюдательности нельзя было придраться, и даже под гнетом надвигающейся опасности он продолжал смотреть и запоминать. Однако все, что он видел, проходило через фильтр его собственного опыта, прежде чем могло быть сказано, и через фильтр опыта Уолли, прежде чем могло быть им понято. Где-то на этом пути факты превращались в предположения.

Колдуны были явно не всемогущи. Их определенно можно было одурачить, и это было самым важным. Но золотые шары? Перья в серебряных держателях? Уолли начало казаться, что он разглядывает сумасшедший дом сквозь кривое стекло. Что было результатом кипучей деятельности в башне? Что толклось в ступе — приманка для демонов? Что находилось в чане? Сколько существовало разновидностей молний, и почему огненных демонов вызывали только в Ове? Как он жалел, что Катанджи не мог взять с собой в опасную экспедицию внутрь башни фотоаппарат!

Что имели колдуны против кожевников и красильщиков? Что в их поведении действительно имело смысл, а что было лишь обычным знахарством? Некоторые вещи были столь же бессмысленны и нелогичны, как средневековая алхимия, или пристрастие Хонакуры к священному числу семь, и чем больше Уолли узнавал, тем меньше, казалось, было в этом смысла.