Книга Тайный дневник да Винчи - Анхель Гутьеррес

— Мануэль Колом? — спросила Каталина с глубоким волнением, которое ей с трудом удалось скрыть.

— Он самый.

— Я — Каталина Пе… Гарсия, — представилась она, вернув себе испанскую фамилию и пожимая сильную, загрубевшую ладонь. — Можно войти?

— Конечно.

Мануэль отступил в сторону и закрыл за гостьей дверь. Повернувшись, он столкнулся с Каталиной. Молодая женщина не прошла в комнату, как ожидал хозяин, а застыла посреди прихожей. Она не могла оторвать глаз от картины, висевшей на стене.

— Хороша, а?! У меня их много в других комнатах, но эта мне нравится больше всех. Мой единственный грех, не считая табака. Хотя не думаю, что курить грешно.

— «Тайная вечеря» да Винчи — ваша любимая? — переспросила Каталина.

— Она самая. Наверное, труднее головоломки я в жизни не собирал, хотя тут стоило потрудиться. Плохо только, что не хватает одного кусочка.

— У вас не хватает кусочка? — эхом отозвалась Каталина с замиранием сердца.

— Да. Вот здесь. Видишь? — Мануэль подошел вплотную к собранной разрезной картине и показал дырку, закрашенную, чтобы она не бросалась в глаза. — Потерялась невесть как. Что ж, бывает.

— Да, конечно, иногда части головоломки теряются.

— Ты неважно выглядишь. Ты себя хорошо чувствуешь?

— Все в порядке, спасибо. Наверное, это жара.

— Да, жара невыносимая. Меня она тоже сводит с ума. После чашечки кофе ты будешь как новая. Посиди тут. Я сейчас принесу. Я только что сварил целый кофейник.

Каталина последовала совету Мануэля и присела на древний диван с выцветшей, кое-где залатанной обивкой.

— Хочешь со льдом? — крикнул хозяин из кухни.

— Да, спасибо, — ответила Каталина.

Едва Мануэль вышел из гостиной, она вскочила и бросилась к пазлу с изображением «Тайной вечери», чтобы проверить то, что она и так знала. Кусочек, находившийся у нее (заполучив его, дед явно добавил еще один грех к своему длинному списку), идеально соответствовал закрашенному отверстию. Это был дом наследника крови. Доказательством служил недостающий кусочек пазла. Он понадобился именно для этого: подтвердить, что все головоломки деда были решены правильно.

Она услышала в коридоре приближавшиеся шаги и звук, в котором безошибочно узнала позвякивание чашек на подносе, и поспешила вернуться на диван.

— Нет ничего лучше свежесваренного кофе, — заявил Мануэль, принюхиваясь к аромату, витавшему над кофейником. — В Куэльгамурос кофе был настоящей роскошью.

— Куэльгамурос? — с удивлением спросила Каталина.

— Да, в Куэльгамурос. Долиной павших это место называют только те, кто не умывался там кровавым потом.

— О, простите, я не знала.

— Не имеет значения.

Нет, имеет, подумала Каталина. Они удобно устроились со своими чашечками кофе, полными до краев, и Мануэль перешел к делу:

— Ну давай, говори. С чего мне начинать?

Каталина понятия не имела, о чем спрашивать, и потому сказала первое, что пришло в голову:

— Может, с самого начала?

— Да, верно. Именно с начала и надо всегда начинать, правда? — Отхлебнув кофе, он повел свой рассказ. — Я родился в Мадриде, в горах, кстати, неподалеку от Куэльгамурос. Насколько я знаю, моя семья всегда крестьянствовала, и я тоже возделывал землю. Я никогда не вмешивался в политику. Честно говоря, по мне все политики одним миром мазаны. Меня лично больше волновало, чтобы не выпадало слишком много дождей зимой, а летом солнце жарило не очень сильно, и чтобы не завелись жуки-вредители. Крестьянская жизнь состоит из таких простых вещей. Но однажды мне пришлось поехать в Мадрид по делам. Это случилось в середине сороковых, а точнее, в сорок седьмом году. Я до сих пор толком не понимаю, как я в результате оказался в гуще демонстрации студентов. Там находились молодые ребята, требовавшие свободы и выкрикивавшие лозунги против Франко, пока не примчалась полиция и не начала избивать участников дубинками. Все бросились врассыпную. Каждый спасался, как мог — «кто последний, тот слабак», если вы понимаете, о чем я. Многим удалось удрать, ну а меня, кто вообще был ни при чем, схватили. Мне еще и наподдали в полиции, когда я сказал, что не имею отношения к демонстрации. Вот у меня и рубец остался. Видишь?

Он показал глубокий шрам, тянувшийся по подбородку.

— В общем, я влип с потрохами и угодил в карцер. За два дня мне не дали ни с кем и словом перемолвиться. Представь, как волновались мои родители, ведь я пропал с концами, не подавая о себе никаких вестей. Я-то считал, меня отпустят, обнаружив, что я не студент, но как бы не так. Дерьмовые чинуши, похоже, решили, что я «красный», как они любили говорить. По правде говоря, просидев шесть месяцев в тюрьме, хотя мне даже не предъявили никакого обвинения, я потерял надежду. А потом за мной неожиданно пришли и забрали из камеры. Я обрадовался как дурак, подумав, будто меня хотят выпустить. Ничего подобного. Меня доставили в Карабанчель на заседание чрезвычайного трибунала по борьбе с масонством и коммунизмом. И я там оказался не один. Со мной было еще десять человек, и нас судили всем гуртом. Судилище выглядело чистейшим фарсом. Мне дали пять лет. Представь мое отчаяние, когда я услышал, что мне придется гнить в тюрьме и провести в разлуке с родителями целых пять лет. Я совершенно упал духом. Слава Создателю, в начале 1948 года чиновники из Попечительского надзора за исправительными работами отправили меня все-таки в Куэльгамурос, потому что, Богом клянусь, я бы повесился в камере, не протянув пяти лет в этой дыре. Потрудившись там, я мог бы изрядно скостить себе срок, к тому же работа была на улице, на воле, как говорится, и лучше дышать свежим воздухом, а не вонью мочи в тюрьме. Куэльгамурос не огораживала колючая проволока, да и охранники в большинстве своем не являлись законченными ублюдками. Среди них даже встречались вполне приличные люди. К тому же им было выгоднее не ссориться с заключенными. Хоть в их обязанности и входило сторожить нас, оружия они не носили. Даже дон Амос, один из начальников. По меньшей мере двадцать арестантов служили караульными, и думаю, власти боялись, что мы можем взбунтоваться и привлечь кого-нибудь из них на свою сторону в расчете на их ружья. Оружие находилось только у жандармов на посту, и они часто совершали обходы и стерегли доступ в Долину. Но эти также ни с кем не связывались. Зачем? Почти все вели себя тихо. Среди заключенных находились стукачи или агенты, внедренные Главным управлением безопасности, или те и другие вместе, точно не знаю, но время от времени в бараки вваливались охранники, иногда посреди ночи, и забирали кого-то, кто готовил побег, болтал лишнее или слишком громко возмущался. Доносчики не дремали, уверяю тебя.

В Куэльгамурос арестанты делились на три отряда. Один строил бенедиктинский монастырь внизу, другой трудился на подступах к территории, а третий — в крипте. Я был в третьем. Я предпочел бы монастырь, поскольку те, кто работал там, лучше жили. Им даже платили хорошие сверхурочные и все такое. Ну ладно, по крайней мере меня не погнали дробить камень и возводить земляные насыпи для подъездной дороги. Тем бедолагам приходилось по-настоящему худо. Моему отряду, вырубавшему в скале крипту, досталась тяжелая работа, но вполне сносная, хотя было очень опасно разбирать завалы после взрывов. С потолка часто срывались расшатанные камни, и многих убивало наповал. Говорят, верой можно гору свернуть. Как видишь, нам удалось своротить одну, хотя веры у нас не осталось. За сотворение чуда нам платили сущие гроши — по полпесеты в день. Деньги копились на счету, открытом на наше имя, тронуть который мы не могли, пока нас не освободят.