Книга Рено, или Проклятие - Жюльетта Бенцони

Рено понял, что спасения ему нет. Сейчас мальчишка позовет на помощь, и все будет кончено. Убить это слабое и беспомощное существо он не мог. Договориться о чем-нибудь – тоже. Держа окровавленный меч между собой и мальчиком, он стал примериваться, намереваясь перепрыгнуть на соседнюю крышу, как вдруг мальчик заговорил на языке Гомера, с которым Рено сроднился во время своей службы Бодуэну.

– Ты, конечно же, франк?

– Конечно, но…

– Пей! Я знаю, тебе хочется пить.

Мальчик опустил ковш в огромный кувшин и протянул воду Рено. Рено не противился чуду, он принял его, потому что и вправду очень хотел пить. Он выпил воду с наслаждением, какого никогда еще не испытывал, и вернул ковшик мальчику.

– Спасибо тебе. А ты кто?

– До того, как я стал рабом, меня звали Василий Леандрос, – ответил он и показал на железный ошейник у себя на шее. – Если ты хочешь поговорить, нам лучше уйти отсюда. Мой хозяин со слугами отправились за добычей, но они вот-вот вернутся.

– А куда мы можем пойти? – спросил Рено, оглядываясь.

– Вон туда, – ответил Василий и, протянув худую руку, показал на небольшую башенку на крыше ветхого серого здания. – Это старинная коптская часовня, ее построили давным-давно, и никто ею больше не пользуется. Но в ее подвале есть подземный ход, он ведет за крепостные стены.

– Тогда что ты здесь делаешь? Если у тебя есть возможность бежать, чего же ты ждешь?

– Я ждал, что вы возьмете город. Хотел посмотреть, как это будет. А теперь пойдем. Нужно спешить. Только попей еще воды.

Рено не стал спорить. Василий тоже напился. Потом встал, подошел к краю площадки и прыгнул на соседнюю крышу, там он пригнулся, ожидая Рено. Рено прыгнул вслед за мальчиком. И так они стали продвигаться к часовне: прыжок, пригнулись, и снова прыжок. Внизу на улицах продолжались бои – раздавались крики, звенело оружие, падали тела. Занятым резней воинам и в голову не приходило взглянуть вверх и посмотреть, что делается на крышах. Два беглеца вскоре добрались до кровли коптской часовни, такой же плоской, как и все остальные. Бегом они добежали до башенки, готовой, казалось, рассыпаться, и в ней обнаружили такую же ненадежную на первый взгляд лестницу. Но только на первый взгляд. Шаг за шагом они погружались в темное, пыльное и прохладное нутро коптского святилища. Купол часовни опирался на четыре массивные колонны, у подножия одной из них уселся Василий и махнул рукой Рено, чтобы тот тоже присел.

– Подождем, пока стемнеет, – сказал мальчик. – Так будет безопаснее. Видишь, там за алтарем вход в крипту, спустимся и пойдем…

– Я все-таки не понимаю: если ты знаешь про этот ход, то почему им не воспользовался?

– Я ждал, пока подрасту. Нам нужно будет приподнять плиту, она слишком тяжела для меня, – вздохнул Василий. – И потом, пока не пришло твое войско, в городе и за его стенами – всюду одни мусульмане, только мусульмане, везде мусульмане. А у меня на шее ошейник раба.

Рено потрепал мальчугана по лохматой головенке.

– Куда пойдешь, когда окажешься на свободе?

– К себе, в Александрию. Мой отец торговал там коврами и имел несчастье не понравиться правителю города, потому что дела у него шли слишком уж хорошо. Его обвинили в воровстве и в убийстве стражника эмира. Отца казнили, а мать, сестер и меня продали в рабство… Я даже не знаю, что с ними сталось.

Голос мальчика дрогнул. Рено, выслушав почти что свою историю, хотел утешить маленького проводника и ласково положил ему руку на плечо. Но почувствовав, как тот напрягся, отвергая его сочувствие, не стал настаивать. Рено уселся на пол, оперся спиной о стену и, набравшись терпения, приготовился ждать. Шум с улицы, доносившийся в помещение через толстые стены, даже здесь звучал пугающе. Забыв, что часовня стала мечетью, Рено начал молиться…

А за городскими стенами вновь разгорелся бой. Едва король Франции со своим войском переправился через канал, мамелюки, справившись с авангардом, с волчьим воем накинулись на него. От лагеря, где располагались арбалетчики под предводительством герцога Бургундского, король был отрезан. Он догадывался о трагедии, произошедшей в городе, и всеми силами старался обуздать беспокойство, понимая, что во что бы то ни стало должен сохранять хладнокровие. Король позволил себе минуту сосредоточения – остановил коня на невысоком холме и осмотрелся вокруг. Раненого Жуанвиля перевязывали в этот миг на берегу канала, и он на всю жизнь запомнил короля-рыцаря. «Никогда, – напишет он много позже, – не видел я более прекрасного всадника. Он был выше всех смертных в золотом шлеме с короной и с немецким мечом в руке…»

Король отдал приказ сомкнуть ряды и не уступать вражеской коннице, которая, подражая обычаям монголов, крутилась вокруг вражеских воинов, осыпая их стрелами. Потом он скомандовал: «Вперед!» – и первым врезался в рой смертоносных оводов. Не ожидавшие удара такой силы, не успев вложить стрелы в луки, мамелюки падали, как срезанные колосья, под ударами его меча. Пример Людовика вдохновил его воинов, а король творил чудеса, оставаясь в сече живым и невредимым. И его воины, стремясь быть достойными короля, превосходили сами себя.

Сражаясь, Людовик пробивался поближе к Бахрэс-Сегиру, чтобы вести бой напротив лагеря, где герцог Бургундский выстроил арбалетчиков. Король разом оказывался в десяти местах, враги охотились за ним, но ему всякий раз удавалось избежать опасности. Однажды шесть мамелюков окружили его, и один уже взял за узду его коня, но мощными ударами клинка король избавился от них.

Герцог Бургундский счел, что ему с арбалетчиками нужно приблизиться к сражающимся, поэтому он наскоро соорудил подобие моста, и к закату солнца арбалетчики выстроились по другую сторону канала. Армия неверных начала отступать и укрылась за стенами города, оставив свои шатры христианам. В этот день крестоносцы победили, им теперь принадлежали два лагеря.

После битвы настало время заняться ранеными и похоронить погибших, повсюду слышались заупокойные молитвы. Непогребенными остались павшие в Эль-Мансуре, и Людовик опасался, что среди них находится и его любимый брат.

Опасения его подтвердились. Уже дважды король слышал горькую весть о кончине брата. Еще до того, как Рено и его маленький спутник, все в земле и царапинах, появились в лагере, из ночной тьмы вышел командор госпитальеров, Жан де Ронэ, который чудом избежал ловушки Бейбарса и успел покинуть город до того, как затворились ворота. Залитый кровью врагов и обливаясь собственной, сочащейся из многочисленных ран, он предстал перед королем и со слезами на глазах поцеловал ему руку, еще закованную в железо.

– Сир Жан, – обратился к нему Людовик, большим усилием воли придав своему голосу твердость, – есть ли у вас вести о моем брате, Робере д’Артуа? Он попал в плен?

– Сир, Господь повелел мне принести вам другую весть, и я прошу прощения за нее. В этот час ваш брат находится у престола Господа в раю…

Воцарилась тишина.

– Всякому велению Господа должно покоряться с благоговением, – прошептал наконец Людовик.