Книга Русич. Кольцо зла - Андрей Посняков

– Не твое собачье дело! Откинь крючок – и живо в комнату, иначе…

– Ого! – войдя, изумился Кощей. – Я вижу, фартовые тут у вас делишки.

– Торгаш легашом оказался! – Силыч смачно сплюнул на пол.

– А я его и раньше подозревал. Слишком уж складно балакал.

– Ну, теперь отбалакался… А я-то, дурак, думал – с чего это он меня водкой поил? В душу влезал, гад, расспрашивал… А человечек один незаметненький его с бригадмильцами в сквере видал, вот так-то!

– С бригадмильцами?! – Кощей бросил на Раничева такой жуткий взгляд, что тот невольно поежился. Конечно, Иван мог бы сейчас попытаться убежать – выскочить в окно, к примеру. Но что будет с Надеждой и Генькой? Нет, уходить рано… Только лишь в крайнем случае… А стол, похоже, у Надежды крепкий… Бандиты переглянулись, и Раничев переместился чуть ближе к столу, услышав лишь свистящий шепот Кощея:

– Валим всех?

– Всех… – так же тихо отозвался главарь. – Трупы – в подвал, и сваливаем. Все равно уходить придется… А Корявого после разыщем.

– А ты б, Силыч, бабу-то сначала попользовал, да и я кой-кого, – гнусно захохотав, Кощей посмотрел на спящего. Раничев наклонился… И наган Силыча уперся ему прямо в лоб!

– Прощай, красноперый!

– Стойте! – в комнату быстро вошла Надежда – с распущенными волосами, она сбросила невесомый халатик на пол и погладила руками голую грудь.

– Ну дела! – удивленно прошептал Кощей, а Силыч, позабыв про Раничева, громко сглотнул слюну.

– Ну? – Надежда весело посмотрела на главаря. – Ты ж давно меня домогался.

Силыч обернулся, но вот Кощей по-прежнему не спускал с Ивана глаз. И тем не менее момент был удачный… Пора – решил Раничев и резким движением опрокинул стол на залюбовавшегося голой женщиной Силыча. Бандит дернулся, и Надежда, схватив с плиты сковородку, изо всех сил двинула главаря по затылку. Силыч крякнул и, заваливаясь навзничь, выронил наган на пол.

– Стоять! – выхватив нож, визгливо завопил Кощей, пытаясь прикрыться мальчишкой…

Раничев, быстро подхватив с полу наган, выстрелил…

– Вот так, – как-то отрешенно произнесла Надя, глядя на маленькую кроваво-красную дырочку во лбу Кощея. – Хотели нас… а получилось, что мы их. Хорошо хоть Генька не видел…

– Мама… – промолвил во сне мальчик. – Мамочка…

– Да, – вытирая выступивший на лбу пот, улыбнулся Иван. – На поезд, похоже, вы уже опоздали. Когда следующий?

– В восемь утра.

– Отлично! Что ж, этих двоих – в подвал, да поужинаем.

Утром Раничев проводил их на поезд. Надю и проснувшегося наконец Геньку. Лично зашел в купе, закинул собранные чемоданы на верхнюю полку. Присел на дорожку.

Прошедшая по коридору проводница громко попросила провожающих покинуть вагон.

– Ну, пора, – Иван поднялся. – Счастья тебе, Надежда…

– И тебе…

– Пока, Генька!

– До свидания, дядя Иван. А вы к нам приедете?

– Постараюсь…

– Ой! – вдруг встрепенулась Надя. – Я же документы на Геньку из школы не забрала, забыла.

– Я заберу и вышлю на адрес вашей тетушки в Краснодар. Какой там адрес?

– Я напишу…

В купе заглянула недовольная проводница:

– Граждане, поезд сейчас отправляется. Вы ведь, кажется, провожающий, молодой человек?

– Ухожу, ухожу, ухожу… – взяв записку, Раничев выскочил в коридор. Оглянулся… Подбежавшая Надежда обняла его и, крепко поцеловав в губы, прошептала:

– Спасибо. Спасибо за все, Иван.

– Прощай, Надя…

Спрыгнув из тамбура, Раничев побежал по перрону, махая рукой уходящему поезду. Из окна, отодвинув занавеси, махали в ответ Надежда и Генька. Окутавшись паром, протяжно загудел локомотив.

– Ну, вот и все, – грустно улыбнулся Иван. – Все – для них, для Геньки с Надей. Ну а мне надобно еще кое-что сделать…

Для начала он переоделся и поехал на такси в четвертую мужскую школу. Шли уроки, но дежурившая у дверей вахтерша – простоватая с виду бабуля – беспрекословно пропустила Ивана, видимо, приняв его за какого-то большого начальника.

– А директора-то нету, – прошамкала она. – В гороно уехавши.

– А кто есть-то? – весело оглянулся Иван.

– Да Лаврентьевна, секретарша.

Лавреньтевна оказалась пожилой обаятельной дамой в темном полушерстяном платье. Услыхав Генькину фамилию, она кивнула, но выдать на руки документы отказалась наотрез – «не положено!».

– Ну хоть сами вышлите, – умоляюще сложил руки Ранчиев.

– Придет запрос – вышлем. Да вы не беспокойтесь, товарищ. Никогда еще не было, чтобы документы терялись. А Генька Лебедев парнишка славный. В хоре поет, на гитаре играет – вчера так одному товарищу из шефов понравился, что тот и не отходил от парнишки, даже на машине своей прокатил, говорят, до самого генькиного дома…

– Хороший человек, – усмехнулся Иван. – Так вы не подведете с документами-то?

– Ну что вы, товарищ! Как можно.

– А директор ваш скоро будет?

– Да после обеда. В гороно поехал, завуча искать, старого-то инфаркт недавно хватил.

– В гороно, значит…

Попрощавшись, Иван сел в такси – деньги еще оставались, а копить их было совсем ни к чему. Проехав с ветерком по Советской, свернули на Курдина – там Раничев забежал в магазин, а после – на Исполкомовскую, подкатив к четырехэтажному, ухоженному с виду, дому.

Поднявшись на третий этаж, Иван позвонил. Никто не спросил – «кто», но двери открылись. Раничев снял шляпу и улыбнулся, увидев на пороге высокого симпатичного парня с косым пробором и белесым шрамом на подбородке. На тщательно отглаженной выгоревшей гимнастерке виднелись нашивки за ранения, светло-голубые глаза смотрели прямо, с прищуром.

– Вы к кому, товарищ?

– К тебе, – Иван усмехнулся – ситуация напоминала сцену в ресторане «Плакучая ива» из кинофильма «Бриллиантовая рука». – Не узнаешь, Гена?

– Нет… Впрочем, постой-ка! Иван?! Черт побери! Ну, здорово! – друзья обнялись. – Чего встал на пороге? Проходи в комнату.

– Да, – Раничев с любопытством обозрел жилище Артемьева, хорошего парня, фронтовика, так помогавшего ему еще летом, и вот теперь, похоже, проигравшего карьерную битву.

– Говорят, схарчил тебя Вилен? – усевшись за круглый стол, прямо спросил Иван.

– Вилен? – Артемьев вдруг громко расхохотался и тут же помрачнел. – Если бы не Казанцев, так еще поборолся бы, а так…

– Не запил?

– Да ты что, Иван?! У меня ж сам знаешь, жена, дети. И черт с ней, с карьерой – на фронте-то уж куда хуже было!