Книга Мимолетная страсть - Лесия Корнуолл

Филипп повернулся к нему, вскинув брови.

— Разумеется! Если мы повезем его назад во Францию живым, всегда есть риск, что сочувствующие роялисты его освободят. — Он взял большую шкатулку и протянул ее Чарлзу. — Разве тебе не кажется, что намного удобнее просто привезти туда его голову?

Чарлз довольно долго молчал.

— А моя мать? — спросил он наконец.

— Вряд ли она впишется во французский двор. Ты и сам это знаешь.

Филипп быстро направился к двери, не дав Чарлзу возможности ответить.

— Идем, лорд Эшдаун, в библиотеке есть бренди. Выпьем за наш успех.

Чарлз не стал возражать против судьбы, уготованной его матери. Он просто молча поплелся за Филиппом.

Финеас дождался, пока их шаги затихнут, провел рукой по грубой щетине на подбородке. Время поджимает, король Франции может появиться тут в любую минуту. Долг требовал, чтобы он нашел Адама и рассказал ему про зловещий план Реншоу.

Но любимая женщина оказалась тут узницей, одной из «ошибок», которую Филипп намерен исправить, если его никто не остановит.

Нужно принять решение, и какой бы выбор он ни сделал, кто-нибудь погибнет.

Глава 51

Онория поднималась по темной каменной лестнице, зажав в руке нож. Ее тошнило, костяная рукоятка выданного Филиппом оружия была скользкой от пота.

Как все могло до такого дойти?

Она ожидала, что Чарлз поставит Филиппа на место, но тот стоял и молчал, когда Реншоу требовал, чтобы она объяснила, почему все пошло наперекосяк — как будто вина лежит на ней.

Изабель.

Ее имя просачивалось в сознание Онории, как яд. Онория содрогнулась. Филипп Реншоу смотрел на нее ледяными глазами, полными отвращения. Именно тогда она поняла, что дело приняло смертельный оборот.

Тошнота снова подступила к горлу, ужас, словно въевшийся в кости, заставил ее споткнуться на ступеньке. Она схватилась за стену и сразу отдернула руку — камни оказались ледяными.

Филипп грубо потребовал, чтобы она разобралась с гибельной путаницей, которую устроили Изабель, Робин и Марианна. По его взгляду и кинжалу в руке Онория поняла, что, если она хочет добраться до Парижа живой, ей придется повиноваться.

Но уж когда она окажется там, то непременно расскажет императору до мельчайших подробностей об этом омерзительном оскорблении и тогда полюбуется, как дрожит Филипп.

Наверняка Наполеон Бонапарт, величайший из всех людей на свете, поймет ее. Она всего лишь пыталась немного улучшить свое благосостояние, а в этом ничего ужасного нет, верно?

А ведь она ни в чем не повинна, ну право же. Она просто высказала Чарлзу предположение, что если бы с Робертом произошел несчастный случай, то сам Чарлз сумел бы подняться на ступеньку выше.

Но Онория вовсе не ожидала, что Чарлз застрелит собственного брата! С ядом все получилось бы гораздо незаметнее. После этой ошибки именно ей пришлось ликвидировать последствия, чтобы избежать катастрофы. Она подделала завещание, точнее, написала новое, чтобы состояние Изабель не уплыло из рук Мейтлендов. Если бы той позволили прикарманить денежки и все те богатые поместья, с чем осталась бы Онория?

Без гроша.

Онория остановилась на площадке и посмотрела на каменный крест, вырезанный в стене. Людям Генриха VIII удалось разрушить его лишь частично.

Вот и она, как тот крест, побитая, но не сломленная. После того как ее муж спустил все деньги Мейтлендов за игорными столами, ей пришлось вести почти нищую жизнь. Страсть к азартным играм, несчастная склонность, которую унаследовал Чарлз, но, как и в случае с отцом, удача отворачивалась от него при каждом броске костей.

Было жизненно важно (и очень просто) завладеть состоянием Изабель. Онория увидела еще один шанс, когда Филипп Реншоу обратился к ней за помощью. Ему требовался партнер для выполнения его плана, кто-нибудь, имеющий владения на морскому берегу, — он задумал заставить короля Франции заплатить за пренебрежительное отношение к нему. Онория всегда знала, что Филипп человек опасный, но не настолько же? Когда-то он был истинным джентльменом, просто честолюбивым, как и она сама.

«Как же все могло до такого дойти?» — снова спросила она себя.

Изабель оказалась умнее, чем они думали.

Онории до сих пор не верилось, что маркиз Блэквуд, человек, который мог получить любую красавицу в Англии, вдруг захотел Изабель. Она своими руками превратила Изабель в унылую безвкусную зануду, которую не захотел бы никто, особенно такой великолепный образчик мужественности, как Блэквуд.

Онория недоверчиво хмыкнула, и пламя свечи в ее руке, единственная защита от пугающей тьмы, царившей в коридорах верхних этажей аббатства, заколыхалось, отбрасывая гротескные тени на грубые каменные стены.

Она попыталась вообразить здесь, в бывшей обители, живую и яркую Шарлотту Фрезер. Как она ненавидела Шарлотту! Эта красотка царила в Лондоне многие годы, затмевая всех прочих леди. Онория пришла в восторг, когда эта дрянь сбежала, навеки запятнав скандалом свой блеск.

И уж совсем просто оказалось убедить лорда Фрезера отдать Изабель Мейтлендам вместе с ее состоянием.

Онория начала задыхаться. Наверное, необходимость подниматься по бесконечным лестницам к спальням, расположенным под стрехой, задумана, как дополнительная епитимья для монашек. Кельи верхних этажей переделали в детскую, где когда-то играла маленькая Изабель, а теперь ожидал свою судьбу Робин.

Онория прислонилась к стене, чтобы перевести дух, мысленно повторяя данные ей инструкции. Филипп потребовал, чтобы она придерживалась их неукоснительно.

Кожаная фляжка в кармане наполнена настойкой опия. Филипп приказал кухарке смешать ее со сладким фруктовым соком, чтобы мальчишка выпил без возражений.

— Не давайте ему опий слишком рано, — предупредил Филипп. — Сначала заберите мальчишку из детской и отведите к матери. Перед дверью заставьте выпить, причем все, до дна. Изабель будет счастлива видеть своего сына и решит, что он просто хочет спать.

— Это убьет его? — спросила Онория.

Филипп только усмехнулся. Жесткой, опасной усмешкой, от которой кровь в жилах заледенела.

— А вы как думаете? — спросил он.

Сейчас, оказавшись в нескольких шагах от детской, Онория зажмурилась. Она слышала, как мальчик внутри весело распевает какую-то детскую песенку про уток, которой научила его Изабель.

Онория оглянулась. Грозные тени обступали ее со всех сторон. Она чувствовала на себе взгляды невидимых глаз, ощущала, как тянутся к ней призрачные тени, касаются кожи, вызывают дрожь. С губ сорвался стон, пугающий в этой тишине, и эхом пронесся по аббатству.

— Шарлотта? — прошептала она. Камни подхватили имя, стали передавать его дальше и дальше, как призыв. Онория торопливо распахнула дверь детской трясущимися руками.