Книга Бангкокская татуировка - Джон Бердетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всем, кто знал Стивена Брайта, татуировка показалась бы слишком грустной: молодая белая женщина со светлыми волосами баюкает младенца наподобие Мадонны. Простота линий (даже немного нарочитая) делала картину еще более пронзительной.
— Превосходно! — задохнулся от восторга я.
— Но не настолько, как это. — Иши снял ткань с другой работы большего размера. Чанья вскрикнула, увидев знакомые образы в незнакомой обстановке. Мы с главным китайцем разинули от восхищения рты. И даже его головорезы оказались под впечатлением того, что увидели. — Мистер Тернер собственной персоной, — объяснил японец. — Его идея. Почерпнул то ли из книги, то ли из своего опиумного бреда или наваждения. Я, конечно, настаивал на своей версии.
На этот раз Иши строго придерживался того, что от него требовали, и именно это в большой степени определило магию произведения. Все поле картины заполняла необыкновенно густая зеленая виноградная лоза. Рисунок был сделан с такой достоверностью, что казалось, будто усики карабкаются по стене, на которой висела кожа. Зато изображения соцветий роз были, наоборот, приглушены — красные пятнышки, будто запоздалые мысли, оттеняли листья, и даже на самых маленьких была выведена надпись кровью: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его».
Чанья разразилась истерическими рыданиями, и в этот момент раздался вежливый стук в дверь.
Мы вернулись в большую нижнюю комнату. Время бежало. Китаец в рубашке с расстегнутым воротником свободно говорил по-японски, и переговоры с вновь прибывшими — мускулистыми японцами в черных деловых костюмах и непременно хотя бы без одного мизинца — продолжались на этом языке. Японцы расположились шеренгой у одной стены, головорезы чиу чоу у стены напротив, каждый боец выбрал противника и неотрывно наблюдал за ним. Иши и главные переговорщики с японской и китайской стороны пили за длинным столом сакэ. А мы с Чаньей сидели на подушках на полу. Изрядно подвыпивший Иши, видимо, для того, чтобы продемонстрировать татуировку, широко распахнул рубашку, и адмирал Ямамото сурово взирал между складок ткани. Итальянец, стройный сухопарый человек с копной темных курчавых волос, был в черной рубашке с короткими рукавами, джинсах и сандалетах без носков. Он присел на корточки в углу, привалившись спиной к стене. Иши не без пренебрежения в голосе объяснил, что это прилетевший из Рима реставратор произведений искусства. Главный японец, судя по всему, не хотел испытывать судьбу. Иши добавил, что итальянец способен снять микрон краски с шедевра пятисотлетней давности. Я догадался, что один из японских головорезов — хирург. И мне стало непонятно, чему радуется художник. А он с каждой минутой становился все веселее. Наконец в напряженных переговорах наступила пауза.
— О главном договорились, — бросил мне Иши. — Остались только детали: права собственника, реклама и все такое прочее.
Чанья, по роду своего ремесла, успела нахвататься у клиентов японских слов и теперь, догадавшись, какого рода предстоит сделка, вновь разразилась потоком рыданий. При этом то и дело бросала на Иши недоверчивые взгляды; округлившиеся от ужаса глаза стали огромными, словно блюдца. Когда итальянец и японский хирург направились к нам, она в отчаянии закрыла руками груди. Но их интересовал Иши, а не мы. Он тем временем снял рубашку, все остальное и, повернувшись к нам, объяснил:
— Якудза проявила гуманность.
В это время хирург достал из кармана шприц, из другого — небольшой пузырек. Разорвал гигиеническую упаковку, снял с иглы предохранительный колпачок и погрузил иглу в пузырек.
— Мне разрешили сначала умереть. Я ответил «нет» и заявил, что хочу руководить снятием моих шедевров. Одно неверное движение, и я навеки прокляну этого макаронника. — Художник тряхнул головой и посмотрел на Чанью: — Не тревожься, любимая. Это окупит все. Больше не о чем беспокоиться. Ты сохранишь свои титьки. — Он помолчал, пока один из его соплеменников обвязывал ему голову белым шарфом с черными буквами — на манер камикадзе. Хирург ввел Иши в руку лекарство. — Это новейшее психотропное средство — я смогу за всем наблюдать и при этом не чувствовать боли. Словно сгусток сознания, стану следить за тем, как с меня сдирают кожу. Считаю это своим триумфом: подобно змее, сбрасываю кожу и расстаюсь со своим эго и жизнью во славу Будды и во имя любви к человеку. После всего, что я сделал, думаю, это героический поступок. Но вы, если не хотите смотреть, вольны уйти. Я обещал им, что все останется втайне.
Я сказал Чанье, чтобы она, пока есть возможность, уносила ноги, хотя с тех пор, как стороны договорились о сделке, ей никто не угрожал и на нее почти не обращали внимания. Защищал ли я ее, или мной руководил какой-то иной мотив? Может быть, я стыдился своего нездорового любопытства? Или не хотел, чтобы она заметила, насколько меня заворожило то, что должно было произойти? Или наоборот: не желал видеть, как все это занимает ее? Я проводил девушку до двери, поцеловал и вытолкнул за порог. К тому времени как вернулся, наркотик успел подействовать — Иши больше не владел ногами. Хирург выкрикнул приказание, пятеро японцев немедленно окружили художника и осторожно положили на длинный стол. Татуировщик совершенно потерял контроль над своим телом — между сознанием и нервами не осталось связи, но немигающие глаза продолжали светиться. Мне очень хотелось знать, что он думает в это время.
Под руководством итальянца хирург сделал несколько ловких разрезов: от подмышек до бедер и по внутренней поверхности рук. Кругами рассек кожу на лодыжках, запястьях, вдоль пениса и с помощью реставратора и своих подручных поразительно быстро лишил Иши кожного покрова. Итальянец осторожно, как обращался бы с любым шедевром, скатал кожу и понес на второй этаж на консервацию. Все последовали за ним, а я остался в просторной комнате наедине с Иши. На стенах сияли его картины, а сам художник, теперь уже абсолютно обнаженный, непостижимым образом управлял своим уходом.
ПЛАН Б
Ну вот, мы получили окончательные официальные результаты лабораторных анализов, — сообщила Элизабет Хэтч ровным голосом, демонстрируя высшую степень самообладания. Но при этом бросала на меня застенчивые взгляды. У меня имеется своя разведывательная сеть, и источники донесли, что вчера вечером американка совершила еще одну ходку, и опять к той самой девице. Не иначе любовь — у меня такое ощущение, что эта женщина еще вернется. — Похоже, мы имеем дело с одной и той же ДНК и в случае Стивена Брайта, и в случае Митча Тернера. Но проблема в том, что, согласно нашей базе данных, ДНК принадлежит террористу Ахмаду Ионе, который погиб при взрыве бомбы в индонезийском местечке Самаланга за несколько недель до убийства Брайта.
— Значит, он убил Митча Тернера, взорвался, а затем возвратился, чтобы разделаться с Брайтом, — прокомментировал Хадсон.
Я не вполне понял, шутит он или нет. Встреча в номере ЦРУ в гостинице «Шератон» по своей сюрреалистичности напоминала театральную репетицию. Каждому из офицеров предстояло написать отчет, и это совещание было чем-то вроде тренировки.
