Книга Секреты Лос-Анджелеса - Джеймс Эллрой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По звуку он догадывается, что Инес прислонилась к дверям.
– Кто тебе сказал?
– Неважно.
– Будешь ему мстить?
– Ему? Если попытаюсь, буду выглядеть еще большим идиотом, чем сейчас. И не стесняйся называть его по имени.
Молчание.
– Это ты помогла ему сдать экзамен? У него самого мозгов бы не хватило.
Молчание.
– И долго вы трахались у меня за спиной? Молчание.
– Долго? Отвечай, puta[50]!
Инес, со вздохом:
– Началось это года четыре назад. Время от времени. Нечасто. Когда нам обоим нужен был друг.
Хочешь сказать, когда тебе не нужен был я?
– Когда я уставала от того, что во мне видят жертву изнасилования. Когда приходила в ужас от мыслей о том, на что ты еще способен, чтобы произвести на меня впечатление.
– Я вытащил тебя из ада! – говорит Эд. – Я дал тебе новую жизнь!
– Ты начал меня пугать, Эксли, – отвечает Инес. – И когда мне хотелось почувствовать себя обычной девушкой, которая встречается с обычным парнем, – я шла к Баду.
– Не смей произносить его имя в этом доме!
– В доме, который купил мне ты?
– Я тебе дал достойную жизнь! Где бы ты была сейчас без меня? На панели?
– Как легко ты превращаешься в мерзавца, querido[51].
– В чем еще ты мне врала? Говори!
– Эксли, может, хватит на сегодня?
– Нет уж, говори! Молчание.
– Сколько еще у тебя было любовников? В чем еще ты меня обманывала?
Молчание.
– Говори, шлюха чертова! После всего, что я для тебя сделал… Говори, мать твою!
Молчание.
– Я тебя познакомил со своим отцом. Понимаешь, что это значит? Сам Престон Эксли стал твоим другом благодаря мне. С кем еще ты трахалась у меня за спиной? В чем еще соврала после всего, что я для тебя сделал?
Инес, очень тихо:
– Не нужно тебе этого знать.
– А это не тебе решать! Говори, тварь!
Инес делает шаг вперед.
– Я солгала еще только один раз. Ради тебя. Об этом никто не знает – даже мой милый Бад. И сейчас узнаешь ты. Надеюсь, ты польщен?
Эд, вскакивая на ноги:
– Хватит болтать, выкладывай! Я не боюсь твоего вранья!
Инес смеется ему в лицо:
– Да ты всего на свете боишься, Эксли. Молчание.
Инес, спокойно:
– Те negritos, что надо мной измывались, не убивали людей в «Ночной сове». Всю ту ночь до утра они были со мной. Я солгала ради тебя, чтобы ты не мучался совестью из-за того, что убил их ради меня. А теперь хочешь знать, что такое настоящая ложь? Ты, Эксли, и твоя драгоценная справедливость. Абсолютное правосудие.
Зажав уши ладонями, Эксли выбегает из дома. Холод и мрак, и во мраке перед ним искаженное мертвое лицо Дика Стенса.
На месте многолетнего жетона «Полицейский» красуется новенький жетон сержанта. Бад в кресле, закинув ноги на стол, прощается с Отделом убийств.
В кабинете у него сущий бардак: пять лет бумажной работы. Дадли говорит, перевод в Голливудский участок дело временное, на несколько месяцев. Мол, Тад Грин решил проучить новоиспеченного сержанта – все еще злится за то разбитое окно: «зеленая комната», Дик Стене, хук справа, хук слева по стеклу. Что ж, это справедливо. Шерлока Холмса, щелкающего серьезные дела как орешки, из него не вышло. Быть может, потому, что серьезные дела всегда доставались другим.
Одно плохо: теперь у него не будет доступа к рапортам о мертвых телах. Значит, труднее станет держаться в курсе дел маньяка, прикончившего Кэти Джануэй и не ее одну.
Что взять с собой?
Со стола: именную табличку «Сержант Венделл Уайт». Фотографию Линн – здесь она брюнетка, уже совсем не похожая на Веронику Лейк; еще один снимок: они с Дадом в мотеле «Виктория». Кастет и дубинку, которыми он по заданию Дада выбивал признания из гангстерских шестерок, Бад оставит здесь.
Из стола: дипломы по криминалистике. Наследство Дика Стенса: шесть штук зеленых, «заработанных» грабежом винных лавок. Его последнее письмо: эту записку передал Баду охранник.
Здравствуй, напарник.
Я теперь жалею обо всем, что сделал. О том, как порой зазря мочалил людей, когда был полицейским. О тех ребятах в участке под Рождество. О том, что пристрелил этих двоих в винной лавке. Но что толку жалеть, все равно уже ничего не исправишь. И кому здесь нужны мои извинения?
Постараюсь принять наказание как мужчина. Знаешь, о чем я теперь думаю, Бад? Ведь на моем месте мог оказаться ты. Тебе просто повезло – иначе ты прошел бы тот же путь, что и я. Наверно, ты и сам иногда об этом задумываешься.
И еще я думаю об Эксли. Конечно, я свой путь выбрал сам но, если бы не он, быть может, мне удалось бы вовремя свернуть с кривой дорожки. Так что вот тебе мое последнее желание: пусть он получит, что заслужил. Только, Бад, не торопись и не делай глупостей, вроде тех, какие непременно сделал бы я сам. Используй мозги и те деньги, что я тебе оставил, ты знаешь, где их найти. И покажи этому ублюдку, где раки зимуют, – пусть помнит сержанта Дика Стенса!
Удачи тебе, напарник. Самому не верится, но, когда ты это прочтешь, меня уже не будет.
Дик
Из нижнего, всегда запертого, ящика стола: две папки его личных досье: по убийствам проституток и по делу «Ночной совы». Записывал все по порядку, разборчиво, не упуская ни одной мелочи, как его учили на курсах; настоящий детектив. Видел бы его сейчас Дик Стене, был бы доволен. Л Эд Эксли, сволочь, позеленел бы от злости. Бад вытащил папки, решил перечитать напоследок;
дело Джануэй.
Первые несколько месяцев с Линн прошли как в тумане; но всему приходит конец, и со временем Бад заскучал. С другими женщинами он не встречался, если не считать редких случайных свиданий с Инес. Пытался сдать сержантский экзамен и дважды его провалил; на деньги Дика прошел курсы по криминалистике. Подрабатывал у Дада в Отделе организованной преступности: встречал в аэропортах и на вокзалах подозрительных личностей, привозил в уединенный мотель «Виктория», выбивал из них дерьмо и отправлял обратно в аэропорт или на вокзал. Дад такие мероприятия называл «удерживанием организованной преступности в должных рамках»; а Баду после этого тошно бываю смотреться в зеркало. Интересные дела в Отделе убийств обходили его стороной: Тад Грин всегда находил, кому поручить расследование. На курсах Бад узнал немало интересного о психологии преступников и методах расследования и решил применить полученные знания к старому делу, которое до сих пор не давало ему покоя – делу Кэти Джануэй.
