Книга Черная башня - Луи Байяр

Поначалу мне кажется, что новизна моих приобретений мне нравится. Потом я понимаю, что именно эта новизна вселяет в меня беспокойство. Вдруг вещи исчезнут так же внезапно, как и появились?

Однажды в начале июня, после обеда, когда я разглядываю туалетный столик японского фарфора, без предупреждения является Видок. Свои собственные наградные он использовал с толком: на нем летний костюм из легкого английского полотна, в руке трость с серебряным набалдашником. Видок так благоухает одеколоном, что его природный запах почти не ощущается. И есть в нем еще что-то: назовите это убежденностью. Он держится как человек, для которого обладание предметами роскоши естественно.

Едва заметно хмурясь, он обходит мое жилище, с бесчувственностью мясника тыкая в вещи, вызывающие у него интерес.

— Неплохо, — заключает он. — Стены, правда, пустоваты. Но ничего, я познакомлю вас с торговцами, которые помогут это исправить.

Улыбаясь, я предлагаю ему бренди.

— Почему бы вам не продать мне портрет баронессы? — спрашиваю я.

К моему удивлению, он недовольно кривится.

— Не сейчас, — бормочет он. — Портрет нужен мне как доказательство.

— Доказательство?

Усевшись за обеденный стол, он делает глоток бренди, несколько секунд держит напиток во рту и шумно проглатывает.

— Я кое-что разузнал, Эктор.

— О баронессе?

— Не столько о ней, сколько о Фелисите Нуво.

Я ошарашено смотрю на него.

— О прачке?

— Совершенно верно. Той самой, с больным ребенком по имени Вергилий, помните? Не скрою, чтобы ее разыскать, нам пришлось вывернуться наизнанку. Когда она в девяносто пятом году покинула Париж, то словно растворилась. И мальчик тоже. Однако нам удалось-таки узнать пару любопытных деталей относительно ее карьеры. По-видимому, прежде чем стать прачкой, она была горничной у знатной дамы. Из благородного семейства. Хотите знать, какого именно? — Он лукаво улыбается. — Барона и баронессы де Прево.

Сперва мне хочется рассмеяться. Потом — удариться в слезы.

— Но это невозможно, — говорю я.

— Я тоже так подумал. Но потом поговорил со старыми слугами де Прево. Они хорошо помнят Фелисите. Помнят, что она была хорошенькой. И служила у баронессы недолго. Точных обстоятельств никто не приводил, но у них в памяти отпечаталось, что уходила она с младенцем на руках.

Улыбаясь уголком рта, он разглядывает дно стакана.

— Кто отец, нам, разумеется, никогда не узнать. Да и… — Он пожимает плечами. — Нельзя быть до конца уверенным и насчет матери. Образ Фелисите ни у кого не ассоциируется с семейной жизнью.

Отвернувшись, я смотрю в окно. Первая волна летней жары, прокатившись по улицам, покрыла все тусклым осадком. Пара учеников пекаря окатывают оштукатуренный фасад холодной водой из ведер. Старик, в рубахе с пятнами пота, надтреснуто крякнув, оголодавшим хищником набрасывается на жареную картошку.

— Не думаете же вы, что это был ребенок баронессы? — говорю я.

— Я не знаю, что думать.

— Даже если… если вообразить, что такое возможно, женщина ее положения рожает незаконнорожденного…

— Как раз в этом нет ничего нового.

— … все равно невозможно представить, что она бросит ребенка. Оставит прозябать в нищете. Такой поступок пристал чудовищу, а не женщине.

— Эктор, вы исходите из предпосылки, что у нее был выбор. Но не забудьте, шла Революция. Баронессе пришлось бежать из страны. Она лишилась имения, утратила фамильные драгоценности. Она не располагала средствами на ребенка, как бы того ни желала.

— Нелепость! — Я яростно трясу головой. — Если так, то кто угодно мог быть матерью этого ребенка. Так же как и отцом…

И тут я вспоминаю. Прощальные слова баронессы: она произнесла их перед тем, как сесть в лодку.

«Я позабочусь о нем. Как о собственном сыне».

Как о собственном…

— Нет, — шепчу я. — Нет, это всего лишь странное совпадение. И только.

Видок в ответ щелкает языком. Поигрывает бокалом.

— Скажу одно. Ничего бы я не желал больше, чем еще раз встретиться с нашей баронессой.

— И какой вопрос вы бы ей задали?

— Для начала такой: откуда ваш старый друг Леблан узнал о Шарле? Вы ему сказали? И если так, то откуда вы узнали о Шарле? И если уж на то пошло, зачем вы проболтались о нем маркизу? Для поддержания беседы? Или вы надеялись через маркиза устроить Шарлю встречу с герцогиней? Не это ли было вашей главной целью?

С каждой вопросительной фразой в его голосе нарастает чувственная составляющая. Как он сейчас ее желает! Меня бросает в дрожь, едва я представляю ее, такую беззащитную, в комнате без окон, в «Шестом номере». Где на помощь не придут ни герцогиня, ни доктор. Где на нее обрушится свирепый Видок.

«Преследующий плод собственного воображения, — напоминаю я себе. — Благородные дамы не отдают своих сыновей прачкам. И не пытаются впоследствии посадить их на французский престол».

Но внутри меня восстает тоненький голосок:

«Почему, собственно, это плод воображения в большей мере, чем твой швейцарский садовник?»

Да, у Видока есть масса способов надавить на баронессу, но в конечном итоге он упрется в вопрос, на который никто — из ныне живущих — не сможет дать ответ. Кем был мальчик, которого мой отец в ту ночь вывел из башни? Что с ним произошло потом?

Я достаю с резной полки бутылку молодого бургундского. Наливаю себе полный стакан. Слышу за спиной долгий вздох Видока: он извлекает из кармана трубку.

— У вас найдутся спички, Эктор?

Он набивает трубку долго и тщательно. Все его движения спокойны и рассчитаны, как у стрелка.

— Дело в том, — продолжает он, — что на баронессу нельзя свалить все, как бы нам этого ни хотелось. В конце концов, к самому главному доказательству, тому, на котором все держится, она не имеет ровным счетом никакого отношения.

— О чем вы?

— О записке вашего отца! Той самой, которую я нашел под обложкой дневника. Где он пишет про родинку — ведь, что ни говори, именно это привело нас к герцогине?

— Пожалуй.

Теперь над головой у него образовался дымный ореол, туманный нимб. Клубы окутывают и меня, заполняют мою внезапно ставшую пустой голову.

И вдруг Видок откладывает трубку и достает кожаный бумажник. Найдя нужное отделение, извлекает из него древний листок, потрескавшийся на сгибах. Все с теми же хорошо знакомыми мне словами…

Для предъявления по месту требования

Подлинность объекта подтверждается наличием следующей особенности: родинка темно-коричневого цвета…