Книга Отмороженный - Фридрих Незнанский

– Как? – спросил Макс, снова просматривая список.

– Уберем стрелка, – пожал плечами Кирилл. – Уничтожим винтовку… Кстати, этого биатлониста придется ликвидировать. На всякий случай. Но это уже моя забота…

Макс постанывал, хватался то за голову, то снова за сердце, водя шариковой ручкой по списку.

– Возьми карандаш, – Кирилл внимательно следил за ним. – А то всех повычеркиваешь… Треть – мы договорились.

Макс обливался потом. Отодвинулся подальше от камина, взглянув пару раз на полыхающие поленья.

– Бесполезно, – пожал плечами Кирилл. – Весь список у меня в голове. Составлю новый, если бросишь в огонь. Понял, да? Он тоже нелегко мне дался. Для себя я уже составил свою треть… Интересно, совпадет ли с твоим выбором?

– Женщин я вычеркиваю сразу же! – воскликнул Макс. – И не вздумай спорить. Нет, нет и нет!

– Никто не спорит, – ответил Кирилл. – И всего-то две. Но одну я бы оставил. Ты знаешь, о ком идет речь.

– Женя Клейменова? – поднял голову Макс.

– Угадал… Очень много о нас знает. Не как об организации, но знает. Когда-то мне и Аркаше стоило огромных трудов прекратить одно дело, которое возбудила Генпрокуратура. А потом изъять ее статью в газете. Где бы мы сейчас были, если бы не успели?

– Помню, помню, – пробормотал Макс. – Но все равно. Мы, кажется, договаривались: женщин не трогаем.

– Это не женщина, – покачал головой Кирилл. – Это источник опасной для нас информации, неизвестно откуда к ней попавшей. Кстати, фигуранты из того дела, что возбудила прокуратура, тебе ни о чем не напоминают?

– Нет, – покрутил головой Макс. – А что?

– Ладно, проехали… – спокойно ответил Кирилл. – Не напоминают, и не надо. Все?

Он взял список из рук Макса. Пытливо взглянул на его потное, посиневшее лицо.

– Забыл сказать, ты мог бы внести сюда кого захочешь, по желанию. – Он пробежал глазами, поморщился. Потом пересчитал оставшихся. – Мы же договаривались: оставляем одну треть! Клейменову ты все-таки вычеркнул? Ай, Макс… – Он покачал головой. – Так нельзя.

– Но послушай… – прохрипел Макс. – Я только что вспомнил – у тебя же с ней что-то было. Ведь так?

– Да. Познакомились на какой-то презентации в Доме журналистов. – Кирилл говорил и просматривал список. – Потом я ее провожал. Читал стихи. Дарил цветы. А затем попросил замять это дело, что дошло до Генпрокуратуры. И знаешь, что она мне ответила? – поднял он голову от списка.

– Откуда мне знать, – желчно ответил Макс.

– Что мы так никогда не построим правовое государство.

Макс прыснул, потом захохотал, нервно, визгливо, хватаясь за живот.

Его жена приоткрыла дверь. Нахмурилась, глядя на них.

– Что вы тут, как пара заговорщиков? – спросила она. – Ребенка разбудили. Кирилл, ты же знаешь, что ему нельзя… У него режим.

– Все-все, уж заканчиваем! – Кирилл поспешно забрал список у Макса.

– Ты останешься ночевать? – спросила она. – Я постелю тебе в его кабинете.

– Останется, останется! – закричал Макс. – Я его сегодня никуда не отпущу. Даже пусть не надеется!

Кирилл пожал плечами, смущенно улыбнулся.

– Теперь я знаю, чем ты берешь баб! – не мог угомониться Макс. – Ты скромно потупляешь глазки, изображая из себя потенциального подкаблучника, и они попадаются на этот крючок.

Он был необычно возбужден, его лицо горело, жена даже подошла поближе и принюхалась.

– Что это с ним? – спросила она гостя. – Вроде не пил.

– Я рассказал ему пару свежих анекдотов, – сказал Кирилл, улыбаясь хозяйке.

– Я тебе их потом расскажу, – пообещал Макс жене. – Они не вполне приличные. Кириллу будет неловко за тебя, понимаешь? Ну иди спать. Мы заканчиваем.

Она еще раз подозрительно посмотрела на обоих.

– Пацаны вы еще, – сказала она. – Я думала, ты, Кирилл, постарше.

И тихо притворила за собой дверь. Издали послышался плач ребенка и ее успокаивающий голос.

– Сколько уже? – спросил Кирилл, кивнув на дверь, за которой скрылась Ирина.

– Десять месяцев уже, – ответил Макс. – Однако вернемся к нашим баранам. «Мы так никогда не построим правовое государство», – повторил он. – Бедная девочка… За это, конечно, убить мало. Но я бы помиловал.

– Зря я приехал к тебе, – сказал Кирилл, укладывая листы со списком в «дипломат». – Думал, поймешь все как надо… Неужели никак не сообразишь: времена романтического либерализма закончились. Мы протерли глаза и увидели, что живем в той же лапотной России. И либеральные идеи нужно вколачивать через что угодно – через желудок, через селезенку, но через мозги – в последнюю очередь.

– Постой… – Макс протянул руку. – Дай посмотрю еще раз. По-моему, там кого-то не хватает. Или давай так. Увеличим квоту. Но пусть она останется жива. Я согласен дописать парочку негодяев, которым лучше не жить. Но ее оставь.

– С нее-то и начнем, – сказал Кирилл, защелкнув замки «дипломата». – Кого, кстати, ты собирался вписать? Не Сережу Горюнова случайно?

– Но он не негодяй, – вздохнул Макс. – Хотя в последнее время он все меньше мне нравится. Раньше фонтанировал мыслями, идеями. Теперь глаза забегали, смотрит в сторону, тоскливо… Я бы его внес вместо Клейменовой. Прошу тебя.

– Думаю, он в списке нашего биатлониста, – ответил Кирилл. – Вот пусть он его и убирает. Мстит за жену.

– Сволочи мы с тобой. Тебе не кажется? – спросил Макс.

Кирилл внимательно посмотрел на него.

– Тебе действительно пора отдыхать, – сказал он. – Так где мне у вас лечь, чтобы ночью ты меня не задушил?

– В моем кабинете, – сказал Макс. – Ирина уже постелила. Так сволочи мы или нет?

– Еще какие, – пожал плечами Кирилл. – Но запомни: мы здесь, чтобы на наше место не пришла еще большая сволота. Это – миссия!

– Это утешает, – согласился Макс. – Приятно, черт возьми, что кто-то еще хуже тебя. Но мы хоть дело делаем, верно?

– Ну вот и хорошо, – сказал Кирилл. – Прямо растрогал, честное слово. А насчет Клейменовой я подумаю. Если еще не поздно.

Из Таджикистана Павел перевелся в Чечню. Добровольно. Было это летом девяносто пятого года в самый разгар горной войны.

Он ехал в свою новую часть через район, который считался умиротворенным, в попутном автобусе вместе со здешними говорливыми старухами, женщинами с огромными сумками, узлами и детьми, обменивающимися пустыми рожками от автоматов и стреляными гильзами. Он был единственным русским в этом автобусе. На него поглядывали злобно, с опаской, изъясняясь по-своему, хотя о своих делах говорили на языке «оккупантов». Сквозь приоткрытые окна в салон протекал тяжелый зной и набивалась дорожная пыль. За окнами понуро стояли проржавевшие остовы сожженной бронетехники. Мальчишки стреляли в них из воображаемых гранатометов. Пару раз остановились на блокпостах. Загорелые парни в камуфляже и в кроссовках заглядывали внутрь. Почему-то особенно тщательно проверяли его документы.