Книга За стеной из диких роз - Саша Урбан

сделавшееся ещё более суровым и холодным, лицо. Идея принять беззащитный вид вспыхнула слишком поздно, в тот самый момент, когда девушка ответила вошедшему не менее воинственным взглядом, чем его собственный. Фильбер снисходительно улыбнулся. Этот человек обладал тем удивительным лицом, на котором любое выражение принимало оттенок оскорбления, и Анну от обиды удерживало только то, что этот мужчина ещё не успел сделать ничего, что могло бы превратить его в её врага.

— Не беспокойтесь, мадемуазель,— произнёс он с обыкновенным деревенским выговором, но при этом чрезвычайно важно, словно был на приёме.— Я пришёл с миром. И, к слову сказать, шёл я как раз поговорить с Вами. Не беспокойтесь, я человек сведущий, так что мы с Вами друг друга поймём.

Анна внимательно, едва ли не с подозрением, оглядела его и, вдруг опомнившись, дружелюбно улыбнулась. Она точно разом забыла все правила приличия, и вновь напоминала себе их вместе с тем, что должна быть несмотря ни на что быть весёлой и доброй. «Доброй»… За день это слово вовсе стёрлось из памяти, но, вспомнив о нём, о том, что это часть её самой, Анна вдруг ощутила спокойствие, о котором мечтала. Исчезли паника и волнение, она вновь стала самой собой, лишь неприятная глухая боль, точно трещинка в глубине души, всё ещё давала знать о себе.

— Я буду рада помочь Вам, — с готовностью сказала Аннабелль и перевела взгляд на Селену. — Я пока не знаю, что с ней. Судя по всему – воспаление, но я не могу определить, где, если она сама мне не скажет. А она, скорее всего, не скажет.

— Конечно, не скажет, — безо всякой жалости или сочувствия усмехнулся Фильбер. — У нас народ простой: умирать – так умирать. Вам бы смириться, да уехать. Если человек решил умирать, то как ты ни старайся – а своего добьётся.

— Она ведь совсем молода, — возразила Анна. — У неё двое детей, которых она любит.

— Ну, дети-то одни не останутся. Здесь всегда есть, кому за ними посмотреть. А Вы, — он сделал ещё один шаг в сторону Аннабелль, — чем Селену запирать, дайте ей дожить свои дни счастливо. Она уже смирилась, поверьте. Она мне как сестра. У неё и отец, и бабка рано умерли, рассыпались на глазах за пару недель. И она рассыплется.

— Как Вы можете так говорить? — громким шёпотом произнесла Аннабелль. — Вы предлагаете мне покинуть больного человека, которому я могу помочь? И после этого Вы называете себя человеком сведущим?

— «Чем труднее жить – тем легче умирать», — всё с тем же безучастным видом произнёс мужчина. — Вот что, мадемуазель, — сказал он. — Сегодня – ночуете, а завтра – уезжаете в свой дорогой город. Там без Вас, наверное, скучают. Не думайте, что я пытаюсь от Вас избавиться, нет. Я просто экономлю Ваше время, Вы и так слишком много на нас потратили.

Он развернулся, давая понять, что не намерен продолжать разговор, и вышел из комнаты. Послышалось, как захлопнулась за ним дверь. Анна хмуро посмотрела в пустой дверной проём. На секунду в нём появились дети, заглянули в комнату и ушли дальше. Во всех их действиях отчётливо читалось желание не мешать целительнице. Аннабелль перевела взгляд на Селену, её лицо даже во сне выглядело уставшим. Девушку пронзило двойственное чувство, она отчётливо понимала, что в чём-то Фильбер был ужасно прав – если Селена не желает помощи Аннабелль, то всякое лечение будет бессмысленно. Но одновременно с этим Анна не могла так просто отказаться от пациентки. Чувство ответственности перед собой, перед детьми, заставляло девушку терпеливо ждать и надеяться, что ей дадут возможность оказать помощь.

21.

Аннабелль не помнила, как уснула. Сон с обрывками сновидений, напоминавший бред, захватил её и обездвижил, подобно оковам, и заставил смотреть на беспорядочные образы, то вспыхивавшие, то угасавшие. Среди них были и знакомые лица, и те, которые Анна видела случайно, краем глаза, даже образы, что никогда не существовали, а жили лишь в воображении девушки, пронеслись мимо. Анна ловила их, пыталась упорядочить, расставить по местам, но безуспешно. От многообразия лиц, мест, голосов, слов, сотрясавших воздух, девушке казалось, что она сходит с ума, и в таких снах нет иного выхода, кроме как перестать биться над этой нелогичной загадкой опьяневшего от событий разума и проснуться. Но даже это далось девушке с трудом.

Солнце только поднялось из-за горизонта, но всё вокруг уже было полно звуков, отличных от тех, что обычно слышала Аннабелль, будучи в замке у Клода. Вместо пения птиц и глухого шороха просыпающегося леса слышались грохот инструментов, голоса людей, шедших в поле, перелай собак и крики петухов. Несмотря на навалившееся бессилие и откуда-то взявшуюся печаль, на лице Анны появилась довольная улыбка; странная, необъяснимая, пока ещё едва ощутимая радость наполнила всё вокруг. На несколько секунд девушкой овладело чувство полнейшей умиротворённости, принесённое звуками утренней суматохи.

Приглушённый уличный шум пробрался в дом и зазвучал внутри металлическим звоном, шорохами, свистом, щелчками и треском. Ко всему этому добавлялись отзвуки голосов, настолько тихих, что невозможно было разобрать ни слова. Анна с трудом поднялась с жёсткого стула, на котором заснула, сидя рядом со спящей хозяйкой дома. Той в постели не оказалось и девушку охватило беспокойство, хотя о степени его оправданности можно было и поспорить. Анна отправилась на кухню, уверенная, что найдёт Селену там. Повышенное чувство ответственности требовало, чтобы девушка тут же прописала матери семейства постельный режим и запретила нарушать его до тех пор, пока не узнает диагноз. Но тут здравый смысл перехватил поводья в свои руки и на полном скаку остановил рвавшиеся наружу слова — в первую очередь надо было объяснить это решение