Книга Секрет Сабины Шпильрайн - Нина Абрамовна Воронель

Фрейд засыпал меня письмами, с первого взгляда, казалось бы, полными заботы о моем здоровье. Кроме здоровья обсуждался, конечно, вопрос, к какой группе я принадлежу, к цюрихской или венской. Этот вопрос становился все важнее и острее по мере все более явного углубления их раскола. Но внимательное чтение писем великого учителя окончательно убеждало меня, что его волнует не столько моя принадлежность к той или иной группе, сколько моя откровенная любовь к юнге.

Как-то Фрейд написал, что мы, евреи, должны держаться друг друга и остерегаться слишком тесных отношений с арийцами. Он написал что-то вроде: «Они всегда умели использовать нашу к ним любовь, чтобы потом выбросить нас, как выжатый лимон». Прочитав это письмо, я вспомнила, как пару лет назад на мюнхенской конференции Фрейд пытался добиться для Юнга поста пожизненного президента Психоаналитического общества.

Все остальные члены Общества встали на дыбы – они ни за что не хотели Юнга, который задевал их своим высокомерием и особым положением в сердце Фрейда.

И тогда Фрейд сказал им:

– Если мы хотим мирового признания наших идей, мы должны выбрать себе в президенты арийца, а не то так и останемся еврейской кучкой дилетантов.

К счастью для Фрейда, Юнга тогда выбрали простым президентом, а не пожизненным, а то как бы он теперь мог избавиться от своего молодого соперника?

Но ко мне все это не имело отношения. По своим взглядам и интересам я принадлежала к группе Фрейда, и меня нельзя было из нее изгнать, как были изгнаны все другие участники, проявлявшие хотя бы мельчайшие признаки увлечения юнгианством. Моя проблема для Фрейда заключалась в том, что я лично любила Юнга. И эта любовь сверлила старого тирана, как острый гвоздь в стуле…

В декабре 1913 года я родила дочь, об имени которой мы с Павлом не могли договориться, как и ни о чем другом. Мы так и назвали ее двумя именами: Рената-Ирма, моим – Рената, павловым – Ирма. Пока мы пререкались из-за таких пустяков, в мире созревали грозные силы, готовые этот мир уничтожить. Об этом не знал никто, кроме юнги – в конце декабря он увидел страшный сон, в котором всю карту Европы заливало кровью.

В середине июня я увезла страдавшую от бронхита Ренату из душного Берлина в дивный лесной заповедник, раскинувшийся на юго-западе Германии рядом с французской границей. Наняв на станции пролетку с кучером, я с Ренатой на руках вкатилась в крошечную деревню, приютившуюся на берегу горной речушки – и потрясенно застыла. Со стен каждого домика – а их было всего семь, – над нами смеялись, нам угрожали и нас приветствовали лукавые морды чертей и леших всех размеров. Самая большая морда занимала всю, специально под нее побеленную, торцовую стену двухэтажного дома – на макушке у нее красовалась шляпа с пером, во рту дымилась огромная трубка. Дом оказался прелестным ресторанчиком – не чудо ли, в деревеньке из семи домов? Пришлось пообедать.

Наутро, уютно устроив Ренату в коляске, я отправилась на прогулку в окрестный лес. Дышалось там необычайно легко, так что Рената сразу перестала кашлять. Однако присутствие леших чувствовалось во всем – то слева, на лесных прогалинах, то справа, на другом берегу речки, поминутно возникали какие-то каменные малиново-красные химеры самых несуразных форм, иногда в виде огромного гриба со шляпкой размером с теннисный корт, иногда в виде вереницы причудливых храмов неведомых религий.

Ах, как хорошо бы провела я лето в этом сказочном лесу – без Павла и без Ренатиного бронхита, который исчез здесь бесследно, как по волшебству! Но в июле 1914 года началась бессмысленная кровопролитная война, которую потом назвали Первой мировой. Вся наша жизнь, хорошая ли, плохая, но жизнь, внезапно обрушилась и покатилась под откос. О том, что началась война, мы узнали примерно через неделю – кто-то привез со станции старую газету, чьего-то брата призвали в армию. Что в этой ситуации должны были делать мы? По закону, мы с Павлом и мои братья с семьями подлежали немедленной высылке как граждане враждебного государства.

Конечно, я жила в крошечной деревушке, где никто меня ни в чем не подозревал – мои документы никто не проверял, немецкий у меня был безукоризненный. Но кто мог знать, какая блажь придет в голову немецкой полиции во время войны с Россией? Завтра утром в нашу приграничную деревушку может войти небольшой отряд в надежде найти здесь французских шпионов. А мы с Ренатой тут как тут – с русскими паспортами.

У меня от страха начались перебои в сердце, и я решила немедленно перебраться через границу во Францию, которая, по слухам, участвовала в войне на стороне России. Я с трудом упросила почтальона вызвать пролетку с кучером, чтобы он отвез нас обратно на станцию. На станции царил ужасный переполох – возле каждого поезда, направлявшегося в Берлин или в Париж, солдаты проверяли документы. Но оставалась узкоколейка, везущая игрушечные вагончики по ржавым рельсам в мелкие деревушки, ютящиеся вдоль французской границы.

С помощью кучера я с трудом взобралась по высоким ступенькам в ярко размалеванный игрушечный вагончик, прижимая к груди рыдающую Ренату. От жары и суматохи у нее опять начался затихший было бронхит. Я села на жесткую деревянную скамью и задумалась – куда же я еду? На стене у двери висела схематичная карта маршрута узкоколейки. Я отыскала на ней деревню, которую граница пересекала на две неравные части, и решила там выйти. Оставалось только понять, как я эту деревню узнаю: ни на одной стене проносящихся мимо маленьких станций не было написано их название.

К счастью, вскоре вошел контролер, проверяющий билеты, который ни слова не говорил по-немецки. Меня выручил мой отличный французский. Тронутый моим жалобным рассказом о муках одинокой французской женщины с грудным ребенком на руках, со всех сторон окруженной враждебным немецким населением, он не только указал мне нужную деревню, но и помог вынести на перрон чемодан и коляску. Я положила ревущую Ренату в коляску, поперек коляски водрузила чемодан, пересекла пыльную деревенскую улицу и оказалась во Франции.

Добраться до Цюриха было уже гораздо проще – требовалось только немного изобретательности и изрядное количество денег. Деньги у меня, к счастью, тогда еще были, хоть и подходили к концу, а с изобретательностью у меня всегда все было в порядке. С дороги я отправила телеграмму своей бывшей хозяйке, в пансионе которой прожила несколько лет во время своей учебы в Цюрихе. Хоть ответа я не получила – ведь у меня не