Книга Слово товарищу Сталину - Ричард Иванович Косолапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свежо смотрится также постановка вопроса о вождях, тревога по поводу их отрыва от масс, нарушения между теми и другими, как бы теперь сказали, обратной связи. «…Что может быть хорошего в том, — спрашивает Сталин. — что руководящие верхи зазнаются и начнут смотреть на массы сверку вниз? Ясно, что ничего, кроме гибели для партии, не может выйти из этого. Ну а мы хотим двигаться вперед и улучшать свою работу, а не губить партию. И именно для того, чтобы двигаться вперед и улучшать отношения между массами и вождями, надо держать все время открытым клапан самокритики, надо дать советским людям возможность «крыть» своих вождей, критиковать их за ошибки, чтобы вожди не зазнавались, а массы не отдалялись от вождей».
Сталин чутко улавливает приемы зажимщиков критики и самокритики, в частности демагогические требования ее правильности «по всем пунктам», ее обоснования «по всем правилам искусства…» Он утверждает, что такое бывает затруднительно для простого рабочего и простого крестьянина. «…Я считаю, — говорит он, — что если критика содержит хотя бы 5—10 процентов правды, то и такую критику надо приветствовать, выслушать внимательно и учесть здоровое зерно».
Лозунг самокритики Сталин считает целесообразным с точки зрения двух результатов: а) поднятия бдительности рабочего класса; б) поднятия его культурности. Критика культа Сталина, имевшая далеко не однозначные последствия, привела к забвению этих уроков и способствовала гибели КПСС.
В «перестроечной» прессе стало общим местом изображать Сталина властолюбием, по сути лишенным каких-либо человеческих качеств и некритично относящимся к самому себе. Между тем это не имеет ничего общего с действительностью. Вспоминается такой эпизод. Сталин частенько ругал своего сына Василия, отважного боевого летчика, молодого генерала, забалованного друзьями и начальниками и позволявшего себе много лишнего. Однажды отец в сердцах спросил его: «Ты думаешь, ты — Сталин? Ты думаешь, я — Сталин?» Потом ткнул пальцем в сторону своего портрета и сказал: «Сталин — он!»
Сталин прекрасно сознавал свою личностную ограниченность и противоречие между нею и созданным ему безграничным авторитетом. Он понимал политическое значение последнего для огромной страны и не был в состоянии (да и вряд ли имел историческое право) выйти за рамки этой альтернативы. По сему поводу его, давно умершего, уже четыре десятилетия поучают разномастные и разнокалиберные «демократы» — от расстриг А. Яковлева и А. Ципко до «ученых» М. Капустина и А. Бутенко. Так и хочется спросить их: что бы вы делали, если бы на вас была возложена такая же ответственность? Этому вопросу, естественно, придется остаться риторическим, ибо никакого плодотворного политического действия эти производители политического шума совершить не могут. А внутренний монолог, который, к примеру, сочиняет за Сталина автор «Детей Арбата» писатель А. Рыбаков, так и останется внутренним монологом самого А. Рыбакова, случайно напялившего на себя шинель Сталина…
8. Предостережение зазнавшейся партии. Речь на VIII съезде ВЛКСМ 16 мая 1928 года. Заголовок составителя.
Эта речь содержит политический рецепт против буржуазно-бюрократического перерождения ВКП(б) и ВЛКСМ. С редкой последовательностью Сталин освещает названную тему, вырабатывает арсенал средств и приемов борьбы партии за программные цели, своего рода науку побеждать. Будто написанные для ситуации 19–23 августа 1991 года звучат его слова: «Самая большая партия может быть застигнута врасплох, самая большая партия может погибнуть, если она не учтет уроков истории, если она не будет ковать изо дня в день боевую готовность своего класса. Быть застигнутым врасплох — это опаснейшее дело, товарищи. Быть застигнутым врасплох — это значит стать жертвой неожиданностей, жертвой паники перед врагом. А паника ведет к распаду, к поражению, к гибели».
История военных сражений знает немало случаев, когда командование и его штаб не только утрачивали способность управлять вверенными им войсками, но и теряли всякую связь с армией. Нечто подобное случалось и в политике. Естественно, что результатом всякий раз был разгром. Именно эта картина наблюдалась в Москве в конце пресловутого августа 91. Так и не собрался намеченный на вторую половину дня 20 августа Пленум ЦК КПСС. Неизвестно, о чем размышлял в это время ЦК КП РСФСР. После наглого предложения М. Горбачева Центральному Комитету самораспуститься ни один его член не протестовал публично. Оставалась единственная уставная возможность противодействовать позорной капитуляции через Центральную контрольно-ревизионную комиссию, но она бесконечно заседала, была недоступна рядовым коммунистам и, видимо, так и не смогла осознать всю свою ответственность. Надо было видеть опустевшие коридоры здания ЦК 20–23 августа, в которых изредка появлялись разбегающиеся в разные стороны задумчивые люди, чтобы представить себе, до какой степени изоляции от народа было доведено партийное руководство после, по сути, уже некоммунистического (достаточно вспомнить одно Программное заявление «К гуманному, демократическому социализму») XXVIII съезда КПСС. Если на призыв Б. Ельцина 19 августа ко всеобщей забастовке не откликнулся ни один трудовой коллектив, то и защищать ЦК КПСС тоже никто не стал. С партией при всей ее многочисленности произошло самое худшее: она утратила ощущение своей социальной базы, а вместе с ним и саму эту базу. Как говорится, если я не за себя, то кто же за меня; если же я только за себя, то зачем я?..
Новоявленные, как правило, говорливые и мелкотравчатые «вожди» коммунистического движения часто жалуются на пассивность и несознательность современного рабочего класса, но почему-то редко оборачивают эту критику на самих себя. Что вы сделали для преодоления этой пассивности и несознательности? Соединяете ли вы научный социализм с рабочим движением на деле (а другого долга у вас нет)? Умеете ли вы это делать или же видите свою миссию только в том, чтобы «фигурять» в верхах? Все эти вопросы так или иначе зреют в рабочей среде, которая, действительно, отчасти дезориентирована «демократами» и вместе с тем проникнута здоровым недоверием ко всякого рода политическим болтунам. Рабочий класс не придет «готовенький» поддерживать коммунистов, так же как коммунисты не обретут надлежащих кондиций, не поварившись сперва, не обтесавшись в рабочем классе. Вот почему первая задача, поставленная Сталиным в далеком 1928 году, — «поднимать боевую готовность рабочего класса против его классовых врагов» — выглядит как рожденная в наши дни. Вот почему без последовательного решения этой задачи
