Книга Словно мы злодеи - М. Л. Рио

с Мередит на стол, и, когда она убирала волосы с лица, они запутались между пальцами. Поначалу в сумраке было плохо видно, но нежная кожа у нее под глазами блестела, а под ресницами размазались мелкие черные кляксы. Тряпичная Энни. Она дышала короткими толчками через нос, больше ни звука. На меня она даже не взглянула с тех пор, как я вышел из дома, и я не знал, утешит ее мое прикосновение или будет неприятно, поэтому ничего не делал.

– Ты нормально? – спросил я, когда ветер на мгновение улегся. Тот же вопрос я задал Джеймсу в Башне месяц назад – тот же, потому что уже знал ответ.

– Ни капельки.

– Я могу помочь? – Я взглянул на свои руки, вяло и бесполезно лежавшие на коленях. – Я все еще… я хочу помочь.

Снова поднялся ветер, бросил несколько прядей ее волос мне в лицо. Они мазнули по моим губам, пощекотали нос. Ее духи уже были мне к тому времени знакомы – амбра и жасмин. Что-то болело у меня глубоко в груди. Шквал пролетел, и волосы Мередит снова упали на плечи. Она ковыряла край своего стаканчика короткими обкусанными ногтями, которые пыталась спрятать под винно-красным лаком.

– Оливер, – произнесла она напряженно и горько, – мне нужно тебе кое-что сказать.

Боль у меня в груди стала острее, шрам на душе грозил открыться.

– Хорошо, – сказал я.

Единственная вылившаяся слеза прочертила по щеке Мередит акварельную дорожку. Я хотел ее стереть, поцеловать Мередит в глаза, взять ее руки и передать ей немножко тепла. Вместо этого я ждал.

Она внезапно подняла голову, вытерла под глазами и покосилась на меня.

– Знаешь, давай завтра поговорим.

– Серьезно? – спросил я. – Я не…

На колено мне легла ее рука.

– Завтра.

– Хорошо. Если ты уверена.

– Я уверена, – сказала она. – Сегодня давай попробуем повеселиться.

Боль уменьшилась до печального, неприятного ощущения и провалилась в живот.

– Конечно. – Я показал на угол собственного глаза. – Может, ты захочешь?..

– Да. Давай, я соберу себя по частям, а потом тебя найду. – Она протянула мне почти пустой стаканчик. – Принесешь мне выпить?

– Поможет?

– Не повредит.

Она соскользнула со стола, задержав руку на моем колене. Я следил за ее силуэтом, пока она шла через двор, снова поднявшийся ветер взбил ее волосы, вытянул их назад. Когда она скрылась в доме, шестеренки и колесики у меня в мозгу начали вращаться, сперва медленно. Что такого ужасного она хотела мне сказать, что плакала из-за этого, она, женщина из мрамора?

Я и раньше терзал себя, спрашивая, не стало ли решающим фактором скорее мое эгоистичное желание безнаказанно за ней приударить, чем страх перед Ричардом, когда я согласился дать ему умереть. Но я никогда не задумывался о том, что Мередит, возможно, виновна в чем-то столь же дурном – или хуже. Последние полгода расщепились на мелкие частицы памяти: огонь камина блестит на зубах Мередит, когда она смеется; песок и вода, и мокрая простыня липнет к ее телу на пляже. Она падает на сцене, из ее рукава выползает струйка крови. Руки, неподвижно прижатые к бокам, когда она кричит на Ричарда в кухне. Его пальцы, вцепившиеся ей в волосы. Окровавленный лоскут в камине. Могла она это сделать? Оставить меня, спящего, в комнате, прокрасться из Замка на причал и убить его, потом раздеться и вернуться ко мне в постель? От одной мысли об этом у меня закружилась голова. Но это было абсурдно, почти невозможно. Я бы точно проснулся.

Новый образ, новая вспышка, полусон-полувоспоминание, незваное, появилось у меня в голове. Пятая студия. Она. Джеймс. Я крепко зажмурился и потряс головой, чтобы разрушить картинку, разметать ее, как рисунок на сухом песке. Пытаясь отвлечься, я поднес стаканчик Мередит к губам – попробовать капли, оставшиеся на дне. Водка. Я слез со стола и вошел в заднюю дверь, как раз когда снова завыл ветер.

В Замке вздымались голоса и музыка, заточенные внутри порывами ветра, мчавшимися мимо дома. В кухне Рен и Колин разговаривали с занятым в «Лире» второкурсником. Филиппы и Александра нигде не было видно, и Мередит тоже уже исчезла. Я проскользнул между двумя первокурсниками, без особого воодушевления обсуждавшими планы на лето, и пошел к лестнице. Рен сказала, что наверху припасена «Столичная», но так и не уточнила, где именно. Не у Александра, чья комната была объявлена зоной, свободной от веществ. Наиболее вероятным местом казалась библиотека. Я нырнул под притолоку и остановился, удивившись, что в библиотеке кто-то есть.

– Джеймс.

Он стоял на столе спиной ко мне, сунув руки в карманы. Он открыл окно, и по комнате гулял ветер, трепавший полы его рубашки, которую он не потрудился застегнуть. Рядом с ним на столе стояла открытая бутылка водки 0,9, но стакана я не увидел.

– Что ты делаешь? – спросил я.

Все свечи – которые мы, учитывая, сколько в комнате книг, никогда не зажигали – горели и трепетали по воле ветра, отбрасывая гнавшиеся друг за другом тени на полки, пол и потолок. Все выглядело так, будто Джеймс устроил какой-то спиритический сеанс.

– Знаешь, отсюда видно лодочный сарай, если встать повыше.

– Класс, – сказал я. – Может, спустишься? Мне не по себе.

Он повернулся и шагнул с края стола, не вынимая руки из карманов. Приземлился он с неожиданной легкостью для того, кто выпил меньше чем за час пинту водки, потом побрел по комнате, пока не остановился прямо передо мной. После спектакля он не умылся – из-за бледной пудры и размазанного вдоль нижних ресниц карандаша казалось, что его глаза глубоко ушли в череп.

– Брат, на два слова[72], – сказал он, непривычно косо скалясь. – Закройте дверь, милорд, сегодня буря.

– Ладно, но можно сначала закрыть окно?

Я обошел его, плотно захлопнул окно.

– Ты какой-то неадекватный.

– Эта холодная ночь всех нас превратит в дураков и сумасшедших.

– Прекрати. Я тебя не понимаю.

Он вздохнул и сказал:

– Меня секли за то, что говорил правду; ты хочешь меня сечь за то, что я вру; а иногда меня секут за то, что я спокойно себе молчу.

– Что с тобой такое?

– Так дурно мне, так дурно!

– Скорее, ты пьян.

– По принужденному повиновению планетарным влияниям! – настойчиво произнес он. – И на тебе! Вот и он, как развязка в старой комедии.

Он забрался обратно на стол и сел, свесив с края ноги. Таким пьяным я его еще не видел и, не понимая, что делать, решил ему подыграть.

– Что скажешь, брат Эдмунд? – спросил я. – О чем ты так серьезно размышляешь?

– Думаю, брат, о предсказании, которое прочел на днях, – сказал