Книга Никогда не было, но вот опять. Попал - Алексей Николаевич Борков

у тебя валяется.

Тот нагнулся, придерживая штаны левой рукой, поднял большую щепку с достаточно острым концом. Несколько секунд смотрел на нее с недоумением, наконец что-то сообразил и кивнув своим мыслям сделал шаг к сидящему у березы вожаку. Вид у Гунявого был решительный, видимо кой-какие счеты к Рябому у него имелись и сейчас он вполне готов был их предъявить.

Рябого, похоже, окончательно добила щепка. В руках не совсем нормального специалиста по пыткам она выглядела мистически устрашающе. Было непонятно, что задумал этот урод сделать с ее помощью, но, что это будет ужасно и нестерпимо больно, стало понятно всем, а Рябому особенно.

— Уберите этого недоделка. Я все скажу.

— Ну смотри, милок, не вздумай врать. А ты посиди пока. — Сказав это, дед усадил Гунявого спиной к небольшой березе и заведя за ствол его руки быстро связал.

То, что поведал Рябой, не было чем-то из ряда вон выходящим, а для девяностых годов двадцатого века, делом вполне обыденным. По его словам организовал этот бизнес Шубников-Голован. Пятое лето их шайка выслеживает диких золотоискателей и вытрясает из них намытое золотишко. Самих старателей в живых стараются не оставлять. Отнятое у них золото везут Головану. Тот им довольно щедро платит, ну и крышует бандюков. По словам Рябого, есть у Голована кто-то прикормленный в полиции.

Кроме всего прочего, у Голована в некоторых селах имеются свои люди, которые и сдают ему односельчан, решивших поправить свое благосостояние с помощью золотишка. В Сосновке таким осведомителем оказался никто иной, как Савва Зырянов, давший задание Карасю выследить приехавшего в село деда. Услышав это дед, сильно разозлился:

— Зря ты Карася укокошил, летна боль. Надо было его хорошенько поспрашать.

— А чего ты хотел от него услышать? Что нового мог поведать этот ублюдок?

— Про Савку надо было узнать по подробней.

— Куда еще подробней. Похоже, это по его наводке Архипкиного отца с друзьями порешили. И других из села вспомни, кто в тайге сгинул.

— А ведь верно! Вот сучий потрох, выблядок поросячий. — И дед выдал еще несколько словечек, которые вполне украсили бы любой из петровских загибов.

Я впервые вижу деда матерящимся. Обычно самое сильное выражение в его лексиконе — это «Летна боль». Но на этот раз он выражался куда забористее. Видимо откровенная гнусь поступков односельчанина задела его за живое.

— Ладно тятя! Вернемся домой да и спросим самого Зырянова при случае. Ездит же он в город. Вот и встретим его, где нибудь в укромном месте. Ну, а там как получится.

— Сам хочешь поварначить?

— Не поварначить, а справедливость восстановить. Ведь как в Библии сказано: «Какой мерой меряете, такой и вам будет отмерено». Он нам что отмерил? Вот пусть сам и попробует кашу, которую заварил. Кстати, тебе Рябой нужен? Может еще чего хочешь у него узнать?

— Узнали уже. Век бы этого не знать.

— Вот и ладненько! Рябого я на себя возьму, а ты пожалуйста разберись с остальными.

— Ты чего это задумал? Не бери грех на душу, не мучай. Пристрели и дело с концом.

— Ладно! Посмотрим как получится. — Пробурчал я и двинулся к березе, где сидел Рябой.

Остановился в двух шагах от злобно глядящего на меня бандита и с минуту смотрел ему в глаза, пытаясь вызвать у себя то чувство ярости, с каким вспоминал этого ублюдка. Но, что-то перегорело во мне и уже не хотелось резать на ремни эту падаль. Я достал из кобуры револьвер и дважды выстрелил Рябому в лоб. Посмотрел как дергается не желающее умирать тело и, отвернувшись, присел на пенек возле потухшего костра.

Со стороны где лежал связанный бандит раздался какой-то странный звук. Я глянул туда. Дед без всяких затей, деловито как барану, перерезал тому горло и двинулся к Гунявому, который в ужасе подвывал. Я не стал смотреть, как дед расправляется с последним варнаком. Чувство какой-то опустошенности охватило меня. Я, ну то есть Ленька столько лет лелеял почти не сбыточную мечту о мести ублюдку, убившему мать, столько раз представлял как будет расправляться с Рябым, кромсая того ножом, а действительность оказалась куда как проще и отвратительней. Совершенная месть оставила в душе разочарование и пустоту. Я сидел на пеньке и бездумно смотрел, как надвигается вечер. Ни каких душевных терзаний по поводу двух убитых мною людей я не испытывал. Все по честному. Они пришли сюда за моей и дедовой жизнью и им не повезло, а нам наоборот.

— Что пригорюнился? Давай пока светло подберемся тут, а потом повечеряем и спать. — Это дед подошел со спины со спокойным и разумным предложением. Вот, блин, человек-кремень. Только, что зарезал двух пусть и не самых лучших, но все-таки людей и хоть бы хны. Я встал с пенька и, стараясь не обращать внимания на саднящий бок, стал помогать деду.

Для начала мы оттащили трупы от палатки, собрав их в одном месте, причем дед заставил меня вытащить из трупов Рябого и Карася арбалетные болты. Процедура оказалась еще та; еле сдержался, чтобы не блевануть. Потом дед развел костер и стал готовить еду, а мне приказал собирать вещи.

— Раненько встанем. Покойников отсюда куда подале увезем. Неча им тут делать. Сами после домой двинем.

Я, молча, пошел собирать разбросанные вещички и стаскивать к палатке, чтобы утром быстро их увязать и погрузить на коней. Подобрав и осмотрев свой измочаленный дробью арбалет, снял с него стальной лук и остальные железки, деревяшку бросил в костер.

Дед, сварив кашу, прикрыл котелок крышкой и оставил кашу томиться, а сам повел коней на водопой, предварительно расседлав. Затем покормил их всех остатками овса, привязал их так, чтобы они могли дотянуться до травы и набрав в другой котелок воды повесил над костром.

— Чайку попьем, летна боль. Э-э! да ты еле на ногах стоишь! Есть-то будешь, или так спать ляжешь?

— Не знаю. Скорее всего есть не буду. — Пробормотал я. Но дед открыл котелок с кашей и аппетитный запах заставил меня проглотить слюну.

— Поем пожалуй.

— Ну вот так-то оно лучше.

На удивление ночью кошмары меня не мучили. Не смотря на саднящий бок, выспался и после небольшого перекуса стали собираться с дедом домой. Вот тут-то кошмар и настиг меня. Прежде всего, погрузили убиенных бандитов на их лошадей. Намучились так, что и не высказать. Занятие само по себе противное, а тут еще бок болит. Дед хоть виду не подает, но и он прострелянную руку старается беречь. Хорошо лошади смирные, а то бы вряд ли справились.

Вещички собрали