Книга Дом на краю темноты - Райли Сейгер

Сейчас Дэйн находится на пути в отделение неотложной помощи, а затем, предположительно, в тюрьму. Он смотрит на меня, когда носилки толкают в заднюю часть машины, его лицо искажено болью, глаза обвиняют.

Затем двери «скорой помощи» захлопываются, и Дэйн исчезает из виду. Когда машина отъезжает, из дома выходит шеф Олкотт и подходит ко мне у перил крыльца.

— Он сознался? — спрашиваю я.

— Пока нет. Но сознается. Нужно лишь время, — шеф снимает шляпу и проводит руками по серебристым волосам. — Я должна перед вами извиниться, Мэгги. За то, что сказала все те вещи о вашем отце. За то, что винила его.

Я не могу на это злиться. Я сама все время об этом думала. Если кому и должно быть стыдно, так это мне.

— Здесь мы обе виноваты, — говорю я.

— Тогда почему вы искали правду?

Я уже несколько дней задаю себе этот вопрос. Я подозреваю, что ответ кроется в том, что сказала мне доктор Вебер. Что это был мой способ написать собственную версию истории. И хотя я делала это из совершенно эгоистичных соображений, теперь я понимаю, что эта история не только моя.

Петра тоже в ней участвует. Это не меняет того, что произошло. Эльза так и не обретет свою старшую дочь, а у Ханны больше нет сестры.

Но у них есть правда. И это очень ценно.

Я должна знать.

Шеф Олкотт уезжает вместе с остальными машинами. Они выстраиваются в линию вдоль подъездной дорожки, сирены выключены, но огни все еще мигают.

Еще одна машина появляется до того, как они полностью исчезают с холма, ее фары неожиданно появляются над горизонтом. На краткий, ослепительный миг я вижу лишь калейдоскоп огней, пока две машины замедляют ход и объезжают друг друга. Синий, красный и белый. Все мелькает между деревьями в крутящейся ярости, похожей на диско-шар. Аварийные огни исчезают. Фары становятся ярче, когда машина объезжает подъездную дорожку и останавливается, хрустя гравием.

Я не вижу, кто в машине. Слишком темно, и мои глаза все еще щиплет от аварийных огней. Я могу разглядеть лишь очертания человека за рулем, сидящего в полной неподвижности, как будто он хочет снова завести машину и поехать дальше.

Но тут дверь со стороны водителя распахивается, и из машины выходит мама.

— Мам? — в шоке говорю я. — Что ты тут делаешь?

— Я могу спросить тебя о том же.

Она остается на подъездной дорожке, выглядит измученной в своем дорожном костюме — белые брюки, блузка с принтом, босоножки на ремешках. Без солнцезащитных очков ее глаза оказываются красными. А под ними темные полумесяцы. У нее нет багажа. Просто сумочка, которая вот-вот соскользнет с плеча.

— Ради всего святого, Мэгги, — говорит она. — Почему ты сюда вернулась? Чего ты тут надеялась добиться?

— Мне нужна была правда.

— Я сказала тебе правду, — настаивает мама, — но ты не смогла успокоиться. И из-за этого мне пришлось лететь через полстраны, и вот я приезжаю и вижу все эти полицейские машины. Какого черта ты тут делала?

Я веду ее внутрь. У входной двери она на мгновение застывает, давая понять, что у нее нет никакого желания входить в Бейнберри Холл, но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Уже внутри она настаивает только на том, чтобы спуститься на кухню.

— Я не хочу быть здесь, — говорит она. — Только не на этом этаже.

Мы спускаемся вниз на кухню и занимаем места друг напротив друга за разделочным столом. И там я ей все рассказываю. Почему я решила вернуться. Что случилось, когда я сюда приехала. Про то, как я нашла тело Петры, заподозрила папу и потом поняла, что истинным виновником был Дэйн.

Когда я заканчиваю, мама просто смотрит на меня. Она выглядит такой старой в резком и беспощадном свете кухни. Он освещает разрушительные последствия времени, которые она обычно так старается скрыть. Морщины, пигментные пятна и седые пряди, растущие вдоль линии волос.

— О, Мэгги, — говорит она. — Тебе правда не нужно было в это ввязываться.

Тревога обрушивается на мои плечи с такой силой, что весь Бейнберри Холл, кажется, затрясся.

— Почему? — спрашиваю я.

Мама нервно оглядывает комнату, напоминая запертую в клетке птичку.

— Нам надо уходить, — говорит она.

— Чего ты мне недоговариваешь?

— Нам надо уходить и никогда не возвращаться.

Мое беспокойство растет, вливается в меня, давит на меня. Когда мама встает, мне приходится приложить все усилия, чтобы тоже встать и усадить ее обратно на стул.

— Мы останемся здесь. Мы будем сидеть здесь и говорить, как принято в нормальных семьях, — по пути обратно к стулу я замечаю вишневый пирог на столе. — Смотри, даже десерт есть.

Я хватаю пирог и бросаю его на стол. За ним следуют две вилки, которые приземляются со стуком. Для вида я хватаю одну, отковыриваю ей огромный кусок пирога и запихиваю в рот.

— Видишь? — говорю я, глотая. — Разве это не мило? Просто разговор мамы с дочкой, который давно назревал. Теперь говори.

Я откусываю еще один большой кусок, ожидая, что скажет мама. Вместо этого она берет вилку и выковыривает крошечный кусочек. Она пытается его откусить, но ее руки так дрожат, что пирог падает с вилки. На столе сияет густая капля цвета крови.

— Я не знаю, чего ты от меня хочешь, — говорит она.

— Правду. Только ее я всегда и хотела, — я беру третий кусок пирога. — Ты должна рассказать все, что вы скрывали от меня последние двадцать пять лет.

— Ты не захочешь знать правду. Ты думаешь, что хочешь, Мэгги. Но это не так.

Мамин птичий взгляд останавливается на дыре в потолке кухни. И тут я понимаю, что ошибалась насчет Дэйна. Что я могла ошибаться во всем.

— Дело в папе?

— Я не хочу об этом говорить.

— Это он убил Петру?

— Твой отец никогда бы…

— Потому что ощущение такое, что это он, — говорю я. — Вся эта секретность. Вся эта ложь. Из-за этого я думаю, что он правда убил шестнадцатилетнюю девочку, а ты помогла ему это скрыть.

Мама обмякает на стуле. Ее рука, прижатая ладонью вниз к столу, падает в долгом и усталом жесте.

— О, малышка, — говорит она таким голосом, от которого меня переполняют эмоции. — Моя милая девочка.

— Так это правда? — говорю я.

Мама качает головой.

— Твой папа не убивал эту девочку.

— Тогда кто?

Она тянется к своей сумке и достает большой конверт, который протягивает мне через стол. Я его открываю и заглядываю. Внутри пачка бумаг. На первом листе неожиданная подпись.

Мэгги

— Мы с твоим папой молились, чтобы этот день никогда не наступил, — говорит она.