Книга Яды: полная история: от мышьяка до «Новичка» - Кирилл Привалов

Неслучайно появилась версия о том, что Железная женщина – так назвала свою книгу, посвященную Муре, баронессе Будберг, Нина Берберова – была последней, с кем встречался 18 июня на протяжении сорока минут Горький. После разговора с писателем Мура якобы ушла из ранее наглухо запертой комнаты в сопровождении лично Ягоды. Через двадцать минут дежурный врач заглянул к Горькому, после чего сообщил собравшимся у спальни: «Алексей Максимович скончался…» Сорее всего, это откровенная чепуха. Уже 17 июня Горький то и дело терял сознание и уже не реагировал на окружающих. А на следующий день он вообще пребывал в глубоком коматозном состоянии, из которого так и не вышел. О какой вразумительной встрече с писателем тут можно говорить?

Впрочем, у этой истории есть продолжение. Говорят, что все заметили на ночном столике у изголовья писателя недопитый стакан с водой. Он бесследно пропал сразу после того, как охранники начали опечатывать помещение до приезда официальных лиц. Если бы это было отравление, медики его бы заметили. Однако патологоанатомы вовсе не поспешили увезти тело Горького в морг, как полагалось бы для тщательного определения причин смерти пролетарского классика, они начали проводить вскрытие прямо в спальне, на обеденном столе. В суете, в спешке, бросив мозг писателя в жестяное ведро… Они знали: им все простят, ведь главное уже достигнуто.

В ночь, когда умирал Горький, на даче в Горках-10 бушевала страшная гроза. Будто бы небо никак не решалось, принимать ему к себе летописца эпохи и отпетого грешника или нет. За день до ухода в мир иной Алексей Максимович скажет «солнышку Липе», акушерке-камфороманке Олимпиаде Чертковой: «А я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!» Уж не об «опиуме для народа» Горький спорил с Всевышним?..

Мы этого никогда не узнаем.

Глава 40. «Порошок наследования» и проклятый хлеб Отель-Дьё

А теперь о химии. Точнее – об алхимии, которая перестала быть тощим полем ночных опытов гениальных одиночек и демократизировалась до такой степени, что за горелками и ретортами начали колдовать не монахи-аскеты и не фанатики-экспериментаторы, а неверные жены и алчные наследницы. Интересовали же их вовсе не «философский камень» Альберта Великого и не «химические свадьбы» Арнальдо де Вилланова, а яды. Причем такие убойные, как те, что попали в распоряжение Мари-Мадлен Дрё д’Обре, она же – маркиза де Бренвилье.

Эта женщина по-своему, в траурных цветах, окрасила Великий век, который вошел в историю не только как эпоха географических и научных открытий, французского политического лидерства в Европе и мировой экспансии языка Рабле и Корнеля, но и как время темнейшего оккультизма, сатанинского колдовства и агрессивного распространения ядов. И последнее относится не только к Франции, но и к большинству стран Европы.

Аксиома: для реакции на какое-то негативное явление в обществе необходимо дождаться накопления в нем критической массы недовольства. А потом – достаточно малейшей искры, чтобы грянул взрыв. Таким катализатором в Париже стала в 1670 году неожиданная смерть в замке Сен-Клу Генриетты Английской, жены брата «короля-солнце» Филиппа Орлеанского. Носительница двойной королевской крови – Стюартов и Бурбонов, – наследница королей Англии и Франции, двадцатишестилетняя женщина выпила бокал цикориевой воды со льдом и тут же схватилась за бок: «Ах! Какая боль! Что мне делать! Я, должно быть, отравлена!»

Ей принесли лекарство от колик, потом дали противоядие. Доктор Эспри, домашний врач Генриетты, прописал ей растительное масло и… порошок из гадюки! За ними последовали промывания и отпаивание отваром из александрийского листа. Но все тщетно: на следующий день принцесса скончалась в муках.

Семнадцать французских и два английских врача, английский посол и около ста зрителей присутствовали при вскрытии. И, хотя вердикт эскулапов был однозначен: «Смерть от холерной болезни, вызванной подогревом желчи», мало кого это убедило. Тем более что после кончины особы голубой крови по неизвестным причинам в «нежной Франции» начало умирать при подозрительных обстоятельствах множество людей, в том числе – и заметных. Заговорили о возникновении целого общества магов и колдуний, об изготовлении большого количества ядов, которые парижане, по своей страсти во всем видеть, прежде всего, смешную сторону, назвали «порошком наследования».

И в самом деле: Великий век помимо нескончаемых войн был пронизан придворными скандалами и великосветскими изменами, сведением счетов в супружеских парах голубой крови и громкими разорениями аристократов-игроков… Если прибавить к этому и активность проповедников-сатанистов, множащих своих адептов, отказавшихся от христианской веры, можно понять, почему яды сделались серьезной проблемой для французского государства. Это вынудило Людовика XIV провести в обстановке секретности переговоры с монархами Испании и Англии для достижения договоренности – прообраза международных конвенций и коалиций будущего – об отказе отравителям в убежище в случае их бегства в другую страну.

Но вернемся, как считали многие, к убийству Мадам – так во Франции, не только при дворе, называли герцогиню Орлеанскую, жену брата короля. В злодеянии заподозрили, учитывая болезненный интерес Филиппа Орлеанского к мужчинам, его недавнего фаворита шевалье де Лоррена, который мог затаить злобу на Генриетту Английскую после того, как она добилась от короля и от мужа его высылки за границу. Домыслы… Впрочем, отсутствие прямых доказательств против шевалье ничуть не способствовало устранению подозрений о причастности высшего света королевства к участившимся в нем отравлениям.

В 1673 году скончался при не выясненных до конца обстоятельствах граф Эжен-Морис де Суассон. Ему исполнилось тридцать восемь, и он был полон здоровья и задора, как галльский петушок. Подозрение пало на жену графа Олимпию Манчини. Племянница кардинала Мазарини, первого министра двора, эта импозантная дама некогда считалась любовницей Людовика XIV, от которого у нее даже был сын, родившийся вполне доношенным через шесть месяцев после свадьбы с графом де Суассоном. Обладательница поистине южного темперамента, Олимпия – с одной стороны – никак не хотела смириться с отставкой у любвеобильного короля, который предпочитал более молодых фавориток, а с другой – откровенно тяготилась браком с графом, женившимся на ней по приказу монарха.

Впрочем, убедительных улик против итальянки тогда не было. Если бы не одно не очень заметное и тем не менее существенное «но». Дело в том, что племянница Мазарини втихую увлекалась черной магией. Дружила с шевалье де Ванненом, алхимиком-любителем, колдовавшим на внутренностях только что убитого спаниеля, и посещала некую Ла Вуазен, даму приятную во всех отношениях, но открыто занимающуюся ведьмачеством. Кроме того, одновременно со смертью графа де Суассона пролился свет на такие преступления, каких ранее не видывали даже в Париже. На череду отравлений, как две капли воды похожих по их смертельным приметам на безвременную кончину супруга Олимпии Манчини.

…Яд не оставлял следов. Он убивал и будучи растворенным в воде или в вине, и как порошок: достаточно было насыпать эту белоснежную субстанцию в белье, в одежду или в постель, чтобы покончить с жертвой. Можно было и запечь с ним хлеб, это тоже действовало. По слухам, порошок состоял из матового стекла, «свинцового сахара», мышьяка и порошкообразной версии «аква Тофана». Смесь была настолько забористой, что довольно было лишь один раз вдохнуть, втянуть в себя порошок, чтобы мгновенно отдать концы.