Книга Последняя жатва - Ким Лиггетт

Все заботы, все треволнения уходят – и я чувствую, как растворяюсь, исчезаю в ней. Все нарастает… набирает обороты… становится все сильнее. Внезапно в моем мозгу яркими вспышками начинают проноситься образы: ее чернильно-черные глаза и покрытое кровью тело, когда она вылезала из брюха коровы, убитая кошка, которую она прижимала ко рту, но остановиться я не могу. Я продолжаю двигаться внутри нее – вверх-вниз, вверх-вниз, пока от меня не остается ничего. Смешение, лавина из крови, мрака, желания и инстинктивной нужды. Жизнь и смерть, слитые в едином порыве.

Я лежу на Эли, боясь шевельнуться… боясь даже посмотреть на нее. Меня смущают мысли, которые только что пронеслись в моей голове, но когда она начинает гладить мой затылок и шепчет: «Я люблю тебя», – я понимаю, что все хорошо… что все это настоящее. Это Эли. Это я.

Я вдыхаю запахи ее волос, дыхания, пота, когда вдруг слышу урчание в ее животе. Я смеюсь, уткнувшись в ее плечо, и падаю на кровать рядом с ней. Эли испускает тихий вздох и поворачивается на бок. Она спит.

Я встаю с кровати и натягиваю джинсы. Я и не подозревал, что держался так долго, но небо за окном уже темнеет.

У Эли снова урчит в животе. Она шевелится, но не просыпается.

Я целую ее в лоб:

– Я найду тебе что-нибудь поесть.

Я спускаюсь на кухню, щелкаю выключателем, но электричества нет. Я поднимаю телефонную трубку – но на линии царит мертвая тишина. Это очень странно.

Я смотрю на счета, прикрепленные магнитом к дверце холодильника. Похоже, до последнего времени мы платили исправно, но кто знает, сколько дней назад мама перестала заниматься делами.

Впрочем, это неважно. Как только я разберусь с похоронами Джесс и найду для мамы психотерапевта, который ей поможет, я продам ферму. Продам все, абсолютно все. Я ничего не должен моим предкам. Я знаю, Умничка меня не поймет, но она это переживет. Возможно, мы с Эли поедем вместе с ней в Калифорнию. Джесс всегда говорила, что хочет уехать туда. Я уже вижу, как Эли и Умничка вместе играют в пене прибоя, строя замки из песка.

Я замечаю свое отражение в стеклянной дверце буфета – и вижу широкую дурацкую улыбку. Несмотря ни на что, несмотря на всю трагедию, я чувствую себя счастливым. Наконец-то мы избавились от зла. И впереди у нас только безоблачные голубые небеса.

Я одну за другой открываю кухонные полки, но там почти ничего нет. Только несколько отдающих затхлостью крекеров с солью и немного арахисового масла. Что ж, придется обойтись хотя бы этим. Я кладу еду на тарелку и беру нож.

Идя обратно к лестнице, я слышу жужжание мух. Мне хочется его проигнорировать, но теперь оно стало таким громким. Как же я не слышал его раньше? Я вхожу в гостиную – и у меня подгибаются ноги.

Стена над каминной полкой покрыта жужжащей массой мух, но теперь эта масса уже не бесформенна. Мухи образуют идеальный крест на месте распятия, которое висело здесь прежде. То самое распятие, которым мой отец убивал стельных коров.

Я роняю тарелку с едой и закрываю руками уши, но все равно слышу, как они жужжат. И это не просто жужжание… кажется они что-то говорят, что-то шепчут. Я прислушиваюсь.

– Он грядет, он грядет, он грядет, он грядет, – слышится опять, опять и опять. Вот что все это время слышала моя мать… это было реально.

– Этого не может быть. Ведь мы провели экзорцизм. Дьявол был изгнан из наших мест. – Я, пошатываясь, выхожу из гостиной, ища глазами мухобойку, когда до меня доносится истошный крик Эли.

Я несусь наверх, вбегаю в свою комнату, и у меня падает сердце. Эли, сжавшись в комок, забилась в угол, обернутая простыней, на которой краснеют пятна крови, и по ее покрытому землистой бледностью лицу течет пот.

– Что стряслось? – спрашиваю я, подходя к ней. – Это сделал с тобой я?

– Не знаю. – Она тяжело дышит. – Но что-то не так.

– Что с тобой? – Я сажусь рядом с ней на корточки.

Она медленно отводит простыню в сторону, и я вижу ее раздутый живот с туго натянутой кожей.

– Что это? – Я оседаю на пол.

– Клэй, – с ужасом говорит она, схватив меня за руку. – Внутри меня что-то есть… что-то живое. Пощупай его.

Она кладет мою ладонь на свой живот, и едва я касаюсь его, как изнутри в мою руку что-то бьет.

Эли вопит от боли.

– Я… я не понимаю. – Я отодвигаюсь назад.

Она издает захлебывающийся стон, в то время как ее живот вздымается и ходит ходуном.

Я сжимаю пальцами голову, пытаясь взять себя в руки, пытаясь думать.

– Нам надо привести сюда мисс Грейнджер… и экзорцистов… они поймут, что нужно делать.

Мое внимание отвлекает громкий настойчивый лай, я встаю, смотрю в окно и вижу Хэмми, который стоит на краю пшеничного поля и, ощетинившись и глядя на землю, рычит. Из земли высовывается маленькая ладошка, и я сразу же думаю о том, как Эли вылезала из той коровы. И в ужасе смотрю, как на поверхность из ямки в земле вылезает эта гребаная кукла-пупс и встает на ноги. Кукла смотрит вверх, уставясь на меня своими большими, блестящими черными глазами, и ухмыляется.

– Она живая, – шепчу я.

Проклятая кукла все это время ходила по комнате Джесс. Кукла с групповой фотографии наших предков.

Кукла-пупс бросается бежать в пшеницу, а Хэмми пускается в погоню за ней. Я прижимаю лицо к стеклу, чтобы видеть все яснее.

И тут вижу их.

Остальных.

Глава 60

Сотни и сотни людей идут сквозь пшеницу, направляясь прямиком к нашей ферме.

Я мигаю, крепко зажмурив глаза и открыв их опять, в надежде на то, что это всего лишь очередное видение, но нет, в зрелище этой толпы есть что-то, что кажется мне не просто реальным… а неотвратимым. Как же так, ведь все это должно было закончиться. Возможно, экзорцисты совершили ошибку и изгонять дьявола нужно было из меня.

– Нам надо убираться отсюда. Надо вернуться в тот хлев для стельных коров, – говорю я, собирая одежду Эли. – Нам придется бежать.

– Бежать? Я… я не могу. Тебе придется оставить меня здесь и привести кого-нибудь, кто может оказать мне помощь.

Я беру ее на руки.

– Я тебя не оставлю. Что бы ни случилось… что бы ты ни увидела… я с тобой. Ты меня поняла? – Я заставляю ее посмотреть на меня и с облегчением вижу, что это по-прежнему моя Эли, девушка, которую я люблю, с нежными карими глазами. – Просто держись за меня, и все, – говорю я, неся ее на руках на первый этаж, мимо мух и их мерзкого шепота.

Открыв парадную дверь, я вижу, что все пшеничное поле от края до края заполнено людьми, а за ними сквозь пшеницу идут еще сотни и сотни. Одних я никогда в жизни не видел, в других узнаю горожан.

– Дейл! – кричу я. Он улыбается, но это не его улыбка. Его глаза чернильно-черны – они мертвые, нечеловеческие. Совсем как в моем видении… в том, которое явилось мне во время матча.