Книга Посреди жизни - Дженнифер Уорф

С начала до конца Лия получала лечение по линии Национальной службы здравоохранения. Насколько я могла видеть с точки зрения посетителя, на всех этапах это было хорошее лечение. Скорая помощь в первую ночь сработала отлично. То, что Лия выжила, было похоже на чудо, но это чудо стало возможным только благодаря больничному уходу. Меня поразила непринужденность медсестер: ведь я-то училась у медсестер старой школы, привыкших к жесткой дисциплине. Видимо, тут дело исключительно в моем возрасте – за последние пятьдесят лет люди несколько расслабились, и та ерунда, которую вбивали в нас в мои молодые годы, не мешает нынешним молодым сестрам. Они приносили в палату дух веселья и раскованности, они сидели на кроватях, болтали и смеялись с пациентами – мы бы в жизни ничего такого не посмели. Правда, у меня в какой-то момент возникло неприятное чувство, что тут никто не отвечает за все в целом, и я спросила Лию об этом.

Лия согласилась со мной. «Я была в нескольких разных палатах, здесь и в большой больнице, и я бы ни разу не смогла бы сказать, кто там за главного».

Конечно, главная больница была во всех отношениях лучше, чем гериатрическая клиника. Но так было всегда. Нет смысла ностальгировать по прошлому и стонать: «В мое время трава была зеленее». Не была. Всегда существовали области медицины, более привлекательные для врачей, более драматичные и волнующие: хирургия, неотложная помощь, интенсивная терапия. Отсюда и вопросы карьеры. Амбициозный молодой врач или медсестра нечасто подается в гериатрию, если он или она хочет двигаться вперед.

Так что в целом я сказала бы, что многое сейчас лучше, чем полвека назад. Нехватка персонала по-прежнему остра, но, по крайней мере, у Лии в палате было только пятнадцать пациенток, с каким-то вполне разумным расстоянием между кроватями. Я еще помню палаты на тридцать – сорок коек и проходы между ними шириной в два фута.

Лия провела в гериатрической больнице около четырех месяцев. В целом с ней были добры, вежливы и профессиональны. Она сама справлялась с усталостью и скукой благодаря работе ума и общению с сотрудниками, которые изо всех сил старались подбодрить ее. Попросту говоря, они отнеслись к ней очень хорошо.

2008. Возвращение домой

Лию выписали в декабре. Теперь о ней должны были заботиться ее терапевт, патронажная сестра и приходящая домашняя работница. У нее была красивая квартира на первом этаже двенадцатиквартирного викторианского дома. Она была самой старой местной жительницей, и все ее знали и любили. Когда скорая помощь привезла Лию домой, в вестибюле ей было устроено что-то вроде торжественной встречи, и это внимание взволновало ее и не на шутку тронуло.

Однако она все же была в основном одна и должна была как-то справляться со всеми делами. Впрочем, именно этого она и хотела, потому что была яростно, агрессивно независима. Внук умолял ее переехать жить к родным в Израиль, но она отказалась. Ей намекнули, что она может на время нанять сиделку с проживанием, но она ответила: «Даже думать об этом не хочу. Я должна научиться все делать сама». И медленно, но верно она научилась. Когда она шла с ходунками, ее все время заносило то вправо, то влево, а когда она поворачивала, чтобы достать что-то из шкафа или холодильника, на это было страшно смотреть, но она отказывалась от любой помощи: «Я сделаю это сама». Соседки Сюзи и Сэнди и ее кузина Кармела делали покупки для нее и приносили готовую еду.

Как и следовало ожидать, домашняя работница не соответствовала требованиям Лии. «Она просто машет тряпкой для пыли там и сям, не умеет нормально убирать, но, видно, придется терпеть ее, пока я сама не сумею все делать». Но однажды прозвучало: «Ух, как мне было противно! Я дала ей отгладить мои простыни. Я их выстирала (все думаю, как ей это удалось…), а ей оставалось только отгладить их и положить на кровать. Но когда я легла спать, не поверите, я обнаружила, что она гладила только верхнюю и нижнюю часть сложенной простыни. Не разворачивала, чтобы прогладить середину! Позорище! В жизни мне не было так противно! Мне пришлось встать в одиннадцать вечера, снять белье с кровати и самой все выгладить. Никогда больше не дам ей гладить простыни, никогда!»

При мысли о том, как Лия снимает белье и, цепляясь за ходунки, перетаскивает утюг и гладильную доску, а потом сама стелет постель посреди ночи, у меня по спине пробежали мурашки. Но я благоразумно промолчала. Сколько помню, я никогда не гладила простыни. Как по мне, если нельзя просто встряхнуть белье и положить его на кровать, то зачем оно вообще? Но нельзя же в этом признаться! Я же не хотела, чтобы про меня тоже сказали «в жизни не было так противно».

Она возобновила интенсивное общение. Так как теперь она не могла сама ходить в гости, люди приходили к ней. Она вновь собирала знакомых для игры в бридж и, как мне говорили, играла с яростным рвением. Бридж – очень сложная игра, требующая быстрого ума и хорошей памяти. Я ограничивалась «Скрэбблом», где она по-прежнему разбивала меня наголову, хотя и любезно говорила, что сейчас я играю все лучше и лучше. К своему удивлению, я обнаружила, что усиленно сосредотачиваюсь, разрабатываю всевозможные сложные стратегии, чтобы перехитрить ее… но каждый раз оказывалось, что она соображает слишком быстро. Потом я осознала (ох, не то чтобы это делало мне честь), что постоянные проигрыши меня раздражают, и уже совсем твердо вознамерилась выиграть. Но чем изобретательнее я становилась, тем хитрее делалась и она, всегда оставаясь на шаг впереди. Кстати, она еще и вела счет, складывая цифры в уме во время игры. А я попробовала вести счет всего раз и так запуталась, что она потом просто по умолчанию взяла это на себя.

Стив и Сэнди были очень добры к ней, приходили каждый день, спрашивали, все ли с ней в порядке и не нужно ли ей чего-нибудь. У них был ребенок в возрасте примерно года-полутора, и они приводили его к ней каждый вечер после купания, уже в пижаме, готового ко сну. Некоторые игрушки хранились в квартире Лии, чтобы ему было чем играть. Им явно было очень весело вместе, и я видела, как этот маленький мальчик ползет к ее дверям и тянется к ним ручонками. Даже когда ее там уже не было, он рвался в ее квартиру еще несколько месяцев.

В феврале Лие исполнилось сто три года. Вся семья, включая правнуков, приехала из Израиля. Квартира была битком набита цветами – еле-еле можно было пройти.

Лия старалась все больше и больше делать самостоятельно. Сначала она научилась проходить сто ярдов вдоль улицы и обратно без посторонней помощи. Потом мы узнали, что она ходила в магазин Tesco в четверти мили от дома: «Я люблю сама выбирать себе вещи. Не люблю, когда другие покупают их для меня, они всегда ошибаются». А в начале марта она сообщила: «Сегодня я ходила в муниципалитет за проездным на автобус. Он мне понадобится, когда погода станет получше».

Потом в ванной рухнул потолок. Грохот был как от взрыва. Никто не пострадал, но раковина разбилась надвое, а унитаз треснул. Любой был бы напуган, но Лия отнеслась к этому довольно спокойно. И потом было даже впору пожалеть строителей и страховщиков: ух, как им от нее влетело по поводу ремонта!

Ее жизненная сила была невероятной. Она была твердо намерена справиться с чем угодно и, казалось, воспринимала каждую новую трудность как вызов, как задачу, которую нужно решить. Ничто не должно было ее победить. И никто не знал, каких умственных и физических усилий это стоило Лие, никто не видел ни слез отчаяния, когда мышечная слабость брала свое, ни ее облегчения, когда она ночью падала в кровать. Никто не видел, как тяжело ей было вставать по утрам. Однажды она сказала: «Когда я просыпаюсь, я едва могу двигаться, руки и ноги такие тяжелые, все болит. Приходится постараться. Иногда мне нужно полчаса, чтобы встать с постели. Веришь? Полчаса только на то, чтобы встать!» Затем она принимала ванну, и ей становилось лучше. Одевалась, причесывалась, наносила крем на лицо и, маневрируя ходунками и обходя углы, шла на кухню завтракать. На все это требовалась три часа. Многие люди на двадцать лет моложе просто лежали бы в постели и ждали, что кто-нибудь позаботится о них. Но Лия сама о себе позаботится, спасибо. Семья вновь попробовала уговорить ее переехать в Израиль, она вновь отказалась.