Книга Русалки-оборотни - Антонина Клименкова

— Вынужден вас огорчить, синьорина, но придется все-таки воспользоваться вашей шубкой. Обещаем вернуть ее в целости и сохранности, правда, Феникс?

— Постараюсь, — хмыкнул тот.

— Эх, да чего уж тут… — вздохнула Глаша.

В баньке Винченце велел Глаше разжечь поярче огонь, чтоб было светлее, а Феликсу снять куртку и сапоги.

— И нательный крестик не забудь! — добавил он, прищурив один глаз, вдевая грубую нитку в иголку.

Феликс передал цепочку с крестиком девушке и покорно позволил Винченце облачить себя в рысью шубку задом наперед. Пуговицы Винченце застегивать не стал, вместо этого стянул полы широкими стежками, протыкая шкуру насквозь вместе с подкладкой.

— И чего это? И как это будет? — изнывала от любопытства Глаша.

Чтоб сподручней было шить, она держала сальный ога рок, то и дело капавший оплывающим салом на без того несчастного Феликса.

— Очень просто, — сказал Винченце, быстро закончив шов и перекусив нитку. — Одежда станет шкурой, тело останется телом… Ессо fatto![71]

Итак, теперь, дорогой мой Феникс, будь добр сосредоточиться на перевоплощении и медленно сосчитай до трех. Ни о чем не беспокойся, я тебе помогу.

Феликс закрыл глаза, собрался. Досчитал до трех, до пяти — ничего. В узкой шубе было жарко, от щекочущего мехового воротника у подбородка нестерпимо хотелось почесаться.

— Все это глупости, ничего не получится, — пробормотал он.

— Получится! — отрезал Винченце. — Не волнуйся. Глаша, вы его смущаете. Sia cosi gentile[72], отвернитесь.

— Пожалуйста! — обиделась та и развернулась носом к смолистой струганой стене.

— Попробуем еще раз, — велел Винченце и сам стал отсчитывать: — Раз… Два…

И снова Феликс не ощутил в себе никаких перемен. Даже наоборот, показалось, что это Винченце вдруг резко увеличился в росте, а низкий потолок неожиданно взлетел ввысь.

— Ну вот же, и ничего страшного, — с удовлетворением заметил Винченце. — Я же сказал, что у нас все получится. Niente male, vero?[73]

— Ой, какой хорошенький! — обернувшись, воскликнула Глаша и захлопала в ладоши. Но, приглядевшись, прыгать перестала: — Ой, а чего это у него с ногами?

Винченце нахмурился:

— Никогда такого не случалось. Уникальный экземпляр.

Действительно, у стоявшей перед ними, пугливо озирающейся красавицы-рыси задние лапы были овечьими. Прижав уши с кисточками, новоиспеченный оборотень заметался по баньке, затопотал, зацокал копытцами, запутался в четырех конечностях и в итоге беспомощно рухнул на зад, на дрожащий куцый хвостик.

— Новенькая, говорите, была шубка? — приподнял бровь Винченце.

— Ну я маленько овчинкой залатала, — смущенно при зналась Глаша. — Каталась на санках и порвала. Совсем же было не видно!..

Покосившись на собственные растопыренные ноги, Феликс с ужасом понял, что они действительно овечьи и кончаются аккуратными маленькими копытцами.

— Ну что ж, это даже оригинально, — сказал Винченце.

Феликс в ответ хотел разразиться нецензурной бранью, но сумел выдавить из себя лишь жалобное, совсем кошачье мяуканье. Что до умиления растрогало Глашу:

— Ах ты, моя прелесть! — не сдержавшись, воскликнула она и бросилась тормошить, ласкать большую пятнистую кошку.

Даже в макушку чмокнула. Феликс смутился, неловко попробовал отбиться от нежностей лапой, но осознал вдруг, что мурлычет. Почти как настоящий кот, не понимая, как это у него получается, — и смутился еще пуще.

— Вот-ка, полюбуйся, какой ты у нас красавчик! — продолжала сюсюкать девушка, одной рукой обнимая, углаживая лохматый загривок, другой поднесла к усатой морде зеркало — то самое, с которым тут гадала.

Увидев свое отражение, Феликс не то чтобы испугал ся, просто от неожиданности зашипел, ощерив клыки, распушив усы, прогнув спину. Глаша охнула и отдернула руку.

— Ах, Феникс, не возражай даже! — отмахнулся Винченце, сматывая непонадобившуюся нить. — Что ни говори, в таком виде для погони за вурдалаками ты подходишь гораздо больше. А перекинуться обратно ты можешь в любое время, для этого только хорошенько сосредоточься и представь себя…

Феликс немедленно сосредоточился и представил. И лапа на две секунды вытянулась в руку, с покрытыми шерстью человеческими пальцами. Увидав такое, Глаша собралась лишиться чувств.

— Вот и я говорю, — продолжал Винченце, помахав на закатившую глаза девушку полотенцем. — Сосредоточиваться надо на всем человеческом облике, а не на отдельных деталях. Ничего, у тебя все получится. За неделю успеешь натренироваться. Я рассчитываю, этого времени нам должно хватить… Правда, поторопиться не мешает, иначе у тебя на всю жизнь могут остаться некоторые привычки, — добавил он с улыбкой.

И Феликс обнаружил, что чешет лапой за ухом.

— Идем, мы еще успеем до утра погонять нашу нечисть! — сказал маркиз, поднявшись. — А вы, синьорина, учтите, что с охоты мы вернемся голодные как звери. Приготовьте уж нам по мисочке пареного молочка.

«Парного!» — хотел поправить Феликс, но вновь получилось кошачье урчание.

Глава 12

В роще ночью соловьи

Пели-заливались!

На погосте упыри

С ведьмаками дрались.

На охоту за оборотнями вышли все взрослые, в деревне, как говорится, остались только старые да малые. Три старушки, что днем несут стражу на лавочке у колодца, по ночной поре собрались в одной избе, чтоб вместе скоротать ночку и сообща присмотреть за внучатами, которых уложили спать здесь же — кого за печку, кого на полати, на кровати да на широком сундуке. Совместно под началом бабушек насчитывалась добрая дюжина непосед разного возраста.

В теплом свете масляной лампы поблескивали вязальные спицы. Малыши уж давно посапывали, старшие — Прошка с Тишкой — дулись на печке, что их не пустили в лес. А ведь это под их руководством целый день всем миром устраивали ловушки — и тут нате вам, такая несправедливость!.. Ариша, закутавшись с головой в одеяло, свесившийся край которого накрыл и ее пса, лежавшего у сундука, с открытым ртом внимала бабушкиной сказке. Остроте ее переживаний нисколько не мешал тот факт, что сказку эту за последнее время она требовала рассказывать чуть не по три раза на дню.

— …А сестры прознали, что красную девицу красный молодец каждую ноченьку навещает, и от зависти все извелись. Злодейскую пакость удумали — взяли и понатыкали в окошко сестрицыной светлицы ножи вострые да иголки каленые. Прилетает ночью сокол ясный, хочет в окно к красе ненаглядной влететь, а никак! Весь изрезался о ножи точеные, об иглы искололся. Девица слышит сквозь сон, как ее милый бьется, да ничего поделать не может, ни рука, ни нога не двинется — сестрицы ее сонным зельем опоили. Заплакал тогда сокол и печально молвил голосом человеческим…