Книга Я стану твоим зверем - Катерина Снежинская

— Прости… — пробормотала Ренна. Обхватила себя руками, растёрла плечи — холодно вдруг стало так, что озноб по позвоночнику продрал. — Прости, не хотела… В последнее время я только и делаю, что прошу прощения, — усмехнулась. — Но это не Барт. Я ошиблась, а теперь ошибаешься ты. Если б всё было правдой, если б я была права… Ему-то это зачем? — Рена подняла голову, снизу вверх глядя на Говорящего. — Зачем погибать, меня защищая?

— Может, что-то пошло не так, — Нангеши отвёл взгляд, но возвращать на место капюшон не спешил. — Девочка, сейчас говорит твоя вина, а не разум. Придуманная вина.

— Не называй меня так, — попросила принцесса устало. — Что же касается придуманной вины… Ну а в чём я могу быть виновата? Всего лишь обвинила невиноватого человека… Крылатого, — поморщившись, исправилась её высочество. — Всего лишь рассорила его с братьями. Ну, подумаешь, заставила пожертвовать собой. Он меня любил и не раз говорил об этом. Потом всего лишь доказал. А я что? Просто плюнула ему в лицо, какая малость!

— Мне кажется, что ты путаешь их: его и Арэна.

— Нет, — медленно, заторможено мотнула головой Ренна. — Никогда я их не перепутаю, свои чувства к ним тоже. И это ещё одна вина. Потому что не пожелала ответить Барту хотя бы добром. Но я справлюсь, не волнуйся. Теперь-то уж со всем справлюсь. А уж не мучиться совестью Багрянородные с рождения умеют.

Принцесса выпрямилась, одёрнула платье, поправила чуть съехавшее набок колье.

— Пожалуйста, прикажи, чтобы всё подготовили к похоронам. Прости, что опять прошу тебя, но кто лучше Говорящего с духами знает, как всё сделать правильно.

— Я распоряжусь, — кивнул дракон, накидывая капюшон. — Но ты подумай, не сейчас, а… Просто подумай. Всё же случилось не само по себе.

— Не само, — не стала спорить Ренна. — Почему бы не предположить, будто за этим стоит Харс?

— Это бред! — фыркнул Нангеши. — Он, скорее всего, умер ещё до нашего рождения.

— «Скорее всего» не значит «точно», — пожала плечами её высочество. — Извини, мне нужно вернуться.

Только закрыв за собой дверь, девушка сообразила, что так и не спросила, где нашли… тело. Впрочем, какое значение это могло иметь? Смерть — она смерть и есть: подводящая все черты и расставляющая все точки.

Ренне очень хотелось помолиться, но она не знала ни кого просить, ни, главное, за кого. Поэтому просто села у постели дракона, положила голову на край кровати, а ладонь Крылатого на свою щёку. Принцессе казалось, будто так он чувствует её, понимает: она рядом.

* * *

Неподвижное тяжелое небо низко висело над самыми верхушками поредевших золотолистов, цеплялось за ветки грязно-жёлтыми тучами. Кроны деревьев шелестели тревожно, будто предупреждая о чём-то. Порывы ветра, стелящегося по земле, приподнимали листья и тут же снова их бросали брезгливо. Новая гробница из неуместно светлого, словно умытого мрамора смотрелась не величественно, а нелепо, как будто вырезанная, наложенная поверх другой картинка.

Ренна стояла рядом с саркофагом, безвольно опустив руки, смотрела на статую лежащего дракона. Край белого траурного покрывала, который пузырём надувал ветер, то и дело загораживал лицо мужчины. Но это не мешало видеть — слишком хорошо принцесса его знала, могла представить и с закрытыми глазами. А она всё равно смотрела, с тупым упорством пытаясь запомнить именно мраморное изображение. Потому что знала: время выгладит его, сотрёт из памяти, заменит другим, живым. Этого не должно произойти.

— Прости меня, — прошептала. — Если сможешь, прости.

Тихий деревянный стук, будто бы палкой по камню ударили, заставил вздрогнуть, обернуться. Ренна обеими руками убрала с лица покрывало, придержала, глядя на гемнона. Дракон, безвольно повисший на костылях, выглядел страшно. Вечно бесстрастное лицо сейчас было каким угодно, но только не холоднокровным: смуглая кожа побледнела почти до серости, глаза широко распахнуты.

Сначала принцесса не поняла, что его так напугало, огляделась. Ничего опасного не заметив, хотела спросить… И словно бы всё со стороны увидела: деревья и новенькую усыпальницу. А ещё женщину в траурном платье, фигуру на крышке саркофага.

— Арэн, — позвала, боясь ближе подойти. — Это я. То, что ты видел, оно действительно сбылось. Просто… не так, понимаешь? Здесь не твоя могила.

Дракон кивнул, кажется, в реальность происходящего до конца так и не поверив. Наверное, он думал, что сходит с ума.

— Арэн, — снова начала принцесса и замолчала. Как убедить другого в своей реальности? — Ну, хочешь, дотронься до меня. Это вправду я.

Гемнон перехватил костыли, подковылял неловко, остановился возле лестнички, ведущей в усыпальницу. Ступеньки были довольно высокими, рассчитанными на драконов, и всё равно их лица оказались почти вровень. Девушка и Крылатый молча смотрели друг на друга.

— Я чувствую твоего зверя, — наконец, сказал Арэн негромко.

— У меня нет зверя, — помолчав — говорить было трудно, горло слиплось, даже дышать непросто воздух приходилось глотать, словно желе — ответила Ренна. — Я человек.

Гемнон мотнул головой, как муху отгоняя.

— Ему больно. Я его чувствую, — повторил упрямо, — здесь. — Дракон потянулся к принцессе, почти к самому горлу, чуть ниже ямочки между ключиц. Заметно дрожащая ладонь застыла в полпальце, а, может, и меньше, но всё-таки не коснулась кожи. — Что здесь?

— Говорят, будто у людей тут душа…

Слёзы всё-таки пролились — сразу и в горло, и на щёки. Они не хлынули, не заставили всхлипывать, но и остановить их Ренна не сумела бы, даже если б хотела.

Арэн кивнул, словно понял, о чём она говорит.

— Душа Крылатого, — выговорил, едва не по слогам. — Ты — Крылатый.

— Я человек, — принцесса и сама не поняла, зачем настаивает. Главное, что и спорить-то сейчас хотелось меньше всего. — К тому же женщина.

— Ты Крылатый, — гемнон всё-таки дотронулся до неё. Провёл шершавой ладонью по ключице, плечу, шее. Запустив пальцы в волосы, рывком притянул к себе, заставил в грудь уткнуться. А в рубашку его Ренна уже сама вцепилась. — И твоим зверем буду я, — прошептал в затылок, как поклялся.

И вот тут будто плотину прорвало. Девушка зарыдала в голос, чувствуя, как собственное тело становится легче — ей становится легче. Слёзы смывали всю накипь: боль и стыд, и вину, и запоздалое, никому не нужное раскаянье. А ещё облегчение, что всё вышло именно так, а не иначе: не другой умер.

Впрочем, может, слёзы тут и ни при чём, а всё неудобное, тягостное у неё кто-то забирал, вытягивал, как хирург гной. Кто-то давно привыкший к тяжести чужой вины. Но ведь он был таким сильным, а она… На самом деле, она слабая, очень слабая. И, наверное, только так и правильно.

Ренна рыдала, гемнон обнимал её, чуть покачивая, будто убаюкивая, тихонько намурлыкивая без слов. А над ними о чём-то своём — ни людям, ни драконам непонятном — перешёптывались золотолисты. И это тоже было единственно правильным.