Книга Голубая кровь - Олег Угрюмов

Толпа бесновалась вокруг костра, и даже вмешательство сотни царских телохранителей ее не слишком остудило и успокоило.

Из бездонного голубого неба падали и падали Душистые цветы, и пели птицы.

Кайнен спрыгнул с коня и побежал к огню. Под ногами хрустнули, ломаясь, узорчатые ножны, ни-гда не знавшие меча.

Следом бежал Каббад.

Уна застыла на коне, широко открытыми глазами глядя на происходящее. Она едва сдерживалась, чтобы не приказать воинам убивать собственных граждан.

На происходящее равнодушно-удовлетворенно взирали жрецы Ягмы и Суфадонексы.

— Глагирий! — не веря своим глазам, завопил Кайнен.

Старец уставился на него кровавыми пустыми глазницами:

— Смерти! Это очень больно…

Аддон скорее угадал, чем понял его. Сгоревшие губы не повиновались более своему хозяину.

/Как же он остался жив? Это несправедливо!/

Таленар выхватил меч и замахнулся, чтобы нанести единственный, самый точный и милосердный удар. Но кто-то удержал его руку.

— Зачем длить его мучения? — обернулся Кайнен к Каббалу. И отшатнулся от него — таким страшным было лицо прорицателя.

— …Может убить… такой же бессмертный… — прохрипел старец.

Каббад осторожно разжал пальцы друга и высвободил рукоять раллодена.

— Дай мне.

— Мальчик мой! — закричал старик.

— Ты осмелился явиться сюда? — прорычал Ягма.

— Ты забыл, что тебя ждет? — преградил путь к костру воин. — Он заслужил эту муку, не пытайся помочь ему.

— Ты лишен всего, кроме бессмертия, жалкая тварь — рявкнул Тетареоф. — Посмей только подойти.

Он не отвечал. На его губах блуждала странная улыбка.

Пространство сопротивлялось, и он шел сквозь него, будто протискивался сквозь каменную степи. И несокрушимая на первый взгляд стена подавалась неистовому натиску и мощи, уступала его воле…

Он добрался наконец до корчащегося в пламени старика и изо всех сил вонзил раллоден туда, где у людей сердце.

Цветы перестали падать.

Погас костер, будто его задули в одночасье, словно свечу.

С тоскливым стоном разлетелись птахи.

Ошеломленные люди приходили в себя, как после опьянения, а опомнившись, торопились разойтись, чтобы освободиться от происшедшего если не внутри себя, то хотя бы вовне.

Впрочем, наши маски очень быстро прирастают, и уже спустя несколько литалов большинство участников казни будут искренне считать, что они ни при чем. И даже не хотели смерти несчастного. Он сам напросился.

Тело мертвого Эрвоссы Глагирия обвисло на стремительно остывающих цепях, которыми его прикрутили к стволу дерева.

Само дерево как-то вдруг почернело и обуглилось.

Уна молча развернула коня по направлению к Дворцу. Она видела, что творилось с отцом и Каббадом, и не хотела докучать им ни сочувствием жалостью, которые все равно не утешили и не умерили бы горя.

Кайнен хотел сказать другу что-то очень теплое и ободряющее, но вместо того сглотнул тяжелый комок и пробормотал:

— Где ты научился так чисто убивать?

Каббад уперся в него тяжелым, неузнающим взглядом. Обронил:

— Пойдем, человек. Напьемся.

3

Стройные ряды войск маршировали

/на юг/

на север.

— Твои разведчики прибыли, Избранник, — доложил Шрутарх.

Руф огляделся по сторонам. Никого, кроме них двоих, не было видно, но он явственно ощущал чье-то присутствие. Правда, эти незримые существа таились так ловко, что даже мысли их, казалось, затаили дыхание.

Вот если бывает тихий-тихий шелест мыслей, то это был именно он.

— И где же мои разведчики? Там?

— Для двурукого ты просто неотразим. Для аухкана… — Шрутарх деликатно переключился на другую тему. — Ты почти верно указал направление.

От ствола древнего ютта отделился силуэт мощного приземистого аухкана с тонким хвостом и длинными ногами, созданными для прыжков. Голова у него была очень узкой и вытянутой, а глаза, расположенные по два, опоясывали ее и забирались даже на затылок. Двигался этот аухкан грациозно стремительно даже по сравнению со своими собратьями.

— Это алкеталы — таящиеся, — охотно пояснил тагдаше.

Руф восхищенно смотрел на существо, чье тело до мельчайших деталей воспроизводило цвета и формы того что его окружало. Стоя на фоне древесного ствола он и сам был каким-то шероховатым, коричневым в черные и темно-зеленые пятна. С расстояния в несколько шагов его просто невозможно было отличить от ютта.

Но как только алкетал спрыгнул на землю, описав крутую дугу над головами Руфа и Шрутарха, так тотчас позеленел, покрылся мелкими красными точками и стал сливаться с круглым кустом колючей спуххи.

— Приветствую тебя, Избранник, — приветливо сказал аухкан.

В ответ Руф послал мощный импульс восторга и изумления. Вообще-то аухканы так никогда и не смогли по-настоящему разобраться, что именно восхищает Двурукого: ведь они такими появлялись на свет. Но его теплые и искренние чувства рождали в них ответную радость. Им было приятно оттого, что их брат явно гордится ими. (На пояснение понятия «гордость» у Руфа ушли каких-то жалких шесть или семь литалов. Но зато потом братья по крови часто говорили ему, что тоже гордятся им.)

— Я Зуфан из рода алкеталов. А это мой брат Цахшан.

Руф напряг зрение, но так и не обнаружил брата До тех пор, пока какой-то замшелый пень с кривым сучком сбоку не выпрямился и не принял цвет безоблачного неба.

— Большие войска идут, Избранник. Открой свои Разум, мы хотим показать их.

/Катятся по равнине сотни шэннских колесниц, которыми правят лучшие возншы Рамора за их спинами стоят лучники и копейщики. Колесницы выкрашены в красный, серебряный, синий черный и ярко-желтый цвет — по числу сотен У каждой сотни свои знаки отличия и даспадок-литы. Черные поверх круглых металлических шлемов надевают головы эфпалу с оскаленными клыками; красные — сплошь увешаны ожерельями из клювов гордых тисго. Серебряные, где только могут, помещают изображения эрлаксимов, которых считают своими покровителями.

Шагают бесчисленные ряды дилорнов. Впрочем, копья у них не такие, как привык видеть Руф, а гораздо более длинные и мощные, с большим наконечником. Таким копьем можно ранить дензага-едлага, а можно и поразить аухкана.

Везут бираторы и какие-то неизвестные Кайнену машины — точные копии луков, только исполинских размеров, установленные на колеса.

Сотрясает землю мерная поступь милделинов, чьи секиры стали еще тяжелее, а доспехи прочнее. Они похожи на существ, отлитых из металла. Эту панцирную пехоту ничто не в силах остановить.