Книга Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди 1970–1980‐х годов с удовольствием восприняли новую стилистику спортивных занятий, появившуюся в процессе десталинизации. Без особого блеска, но с чувством легкого пижонства мы с мужем катались на лыжах. Особое удовольствие нам доставляло таскать с собой сына (Леонида Олеговича Годисова, 1977 г.р.). В четыре года он три четверти пути ехал верхом на шее отца: маленькие лыжи забавно торчали. Подобающей одежды для лыжных прогулок у меня долго не было. Чаще всего надевала куртку с теплым свитером. Первый спортивный костюм хорошего качества у меня появился уже в конце 1970‐х годов. У мужа постоянными стали командировки в закрытые города (ЗАТО). Самолеты Ленинград–Свердловск, которыми он добирался в один из закрытых атомных городов Урала – Новоуральск, – были для нас «колбасными поездами». На мой вопрос: «Куда тебя отправляют?» – муж привычно отвечал: «На блаженный остров коммунизма», используя бойкий слоган забытого ныне прекрасного советского писателя Владимира Тендрякова. Правда, для результативного посещения ломившихся от изобилия магазинов уральского ЗАТО требовались деньги. У нас, тогда еще начинающих ученых – историка с кандидатской степенью и физика, еще не кандидата, – с финансами было туго. Но все же прелестные чешские спортивные костюмы муж привез мне и маленькому сынишке. Оба были приобретены в магазине детского трикотажа в Новоуральске: сыну, правда, на вырост, ну а я тогда еще вполне «помещалась» в детский 44‐й размер. Костюмы мы долго носили и в качестве лыжных, и просто тренировочных.
Всей семьей мы плавали в бассейне, какое-то время даже играли в большой теннис. Отсутствие обязаловки очень вдохновляло. «Псевдоспорт» помогал даже тогда бороться с лишним весом. Ведь стремление быть стройным появилось задолго до перестройки. Так, модный облик женщины 1960‐х годов дополнял своеобразный спортивный аксессуар – хулахуп. Гимнастический обруч, вращающийся вокруг тела, – самое популярное средство для похудения, появившееся в годы оттепели, о чем, в частности, свидетельствуют, строки из поэмы Евгения Евтушенко «Братская ГЭС» (1965):
Действительно, идея стройности – результата физических упражнений – становилась основополагающей в новой, постсталинской повседневности. Советский женский журнал «Работница» с 1957 года постоянно публиковал материалы под рубриками «Как стать стройной», «Последите, пожалуйста, за собой», в которых предлагались специальные комплексы гимнастики. На страницах издания выступали практикующие врачи. Так, в февральском номере «Работницы» за 1960 год появилась статья профессора Ф. Меньшикова «Полнота не признак здоровья», где предлагалось специальное меню «на два дня для тучных»62.
В условиях десталинизации и демократизации формировались новые, отличные от прежних, сталинских, каноны женской и мужской привлекательности. Чрезмерная брутальность и гиперболизированная женственность казались ненатуральными, как и плакатная красивость. Все это слишком напоминало статичные формы эпохи сталинизма, в рамках которой спорт был прежде всего способом формирования коммунальных тел, предназначенных для тяжелого труда, защиты социалистического отечества и производства потомства. Теперь в моду вошла спортивная деловитость. На уровне частного пространства распространялись ориентиры женственности, отрицающие монументальные черты красавиц эпохи сталинизма, о чем свидетельствуют мемуары шестидесятников. Привлекательными казались, например, Ася Пекуровская (жена Сергея Довлатова) – «коротко, „под мальчика“ стриженная, своевольная и очаровательная»63, переводчица Галина Дозмарова-Харкевич, которая «обладала прекрасной спортивной фигурой»64, жена драматурга и барда Александра Галича Ангелина, отличавшаяся почти декадентской худобой65. Идеал стройной женщины, конечно же, подразумевал ее подвижность и спортивность, но без элементов атлетизма, характерных для женского канона времени большого стиля. Демилитаризация спорта и его перемещение в сферу приватности сказались и на внешнем облике мужчин. Новый образец мужественности не был таким нарочито воинственным и публичным, как в эпоху большого стиля. Идеалом становился образ спортсмена-интеллектуала. Так выглядели штангист Юрий Власов и легкоатлет Валерий Брумель.
Вайль и Генис отмечали: «Новый чемпион лучился улыбкой, поправляя очки, невзначай ронял томик Вознесенского, а установив рекорд, спешил на зачет по сопромату»66. То же можно было заметить и в любительском спорте. Для послесталинских поколений он превратился в бытовую практику с флером мужественной интеллигентности и романтизма. Такой характер носили, например, полулюбительские занятия альпинизмом (его гимном стал фильм «Вертикаль» (1967) режиссеров Станислава Говорухина и Бориса Дурова по сценарию Сергея Тарасова и Николая Рашеева с песнями Владимира Высоцкого) и туризмом, всегда сопровождавшиеся авторской песней. И, конечно, образ мужчины спортивного вида с гитарой в руках становился модным трендом.
Быть спортивными и подтянутыми в годы оттепели стремились люди вне зависимости от их гражданской позиции. Физическое совершенство способствовало появлению у новой генерации советских людей чувства уверенности. Об этом, в частности, писал Аксенов в повести «Апельсины из Марокко»: «Мы не обрываем связи с цивилизацией! Все для самоуважения! И под водой ты не растеряешься – акваланг!»67
Алкоголь в сфере советской социально-бытовой политики
Удивительно, но словечко «бормотуха» не попало в «Толковый словарь языка Совдепии», изданный еще в 1998 году лингвистами Вальтером Мокиенко и Татьяной Никитиной. А ведь это типичный советизм, дату появления которого определить нетрудно. Такого понятия не знал Владимир Даль. Не было этого слова и в прижизненных советских изданиях словарей Сергея Ожегова и Дмитрия Ушакова – прежде всего по причине его отсутствия в поле русского языка в целом. Впервые слово «бормотуха» в лексике прессы и художественной литературы зафиксировали ленинградские лингвисты, занимавшиеся выявлением новых слов и выражений 1970‐х годов68. Согласно Национальному корпусу русского языка, первое употребление этого слова в художественной литературе встречается в «Царь-рыбе» Виктора Астафьева (1974). Но в академический четырехтомный «Словарь русского языка», изданный в 1981–1984 годах, забавное обозначение продававшихся в СССР в 1970‐х годах дешевых вин все же не включили. Скорее всего, это произошло по цензурным требованиям. Ведь слово «бормотуха» могло выглядеть как своеобразный вербальный маркер противоречивости алкогольной политики государства на протяжении всей советской истории.
