Книга Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро

Самые тщательные усилия были предприняты Роем Шафером (Roy Shafer). По мнению Шафера, аналитик подменяет понятия целенаправленного действия (зачастую бессознательно) или то, что он называет «языком действия», обезличенным языком психологических причин и динамики, в которой «присутствуют мысли и чувства» и «действуют психические механизмы». Язык Шафера относится не только к поведению и мышлению, а практически ко всем мотивациям и эмоциям в настоящем и в прошлом как к действию («…мы заменили идею счастья идеей счастливого совершения действий» — Shafer, 1976). На мой взгляд, такая программа заходит слишком далеко и вместе с тем не слишком далеко. Намерения просто необъятные, но только такого притязания, в особенности столь обобщенного, недостаточно, чтобы решить проблему и теоретически, и, я бы сказал, терапевтически.

Хельмут Кайзер, который был первым студентом Вильгельма Райха, оказавшего на него огромное влияние (Райх, акцентируя внимание на «жизненном пути» пациента, часто говорил на «языке действий»), принял как аксиому, что восстановление ощущения пациентом своего действия — он употреблял понятие «ответственность», которое не несло в себе морального смысла, — эквивалентно терапевтическому лечению. Согласно его предположению, этого можно достичь, последовательно уделяя терапевтическое внимание тем конкретным факторам, которые мешают пациенту выражать в своей речи и в своем поведении свои истинные чувства, желания и намерения — или помогают избегать такого выражения (Kaiser, 1955/1965). Иначе говоря, Кайзер предлагает усилить ощущение действия пациента, последовательно привлекая внимание к самым прямым и общим способам, мешающим ему получать это ощущение. Можно было бы сказать, что Кайзер, который сам написал очень мало, использует язык действия, но делает это именно там, где присутствует действие, где непосредственно существует речь и поведение пациента. Этот терапевтический метод и его теоретическую основу далее развил доктор Шапиро (Shapiro, 1989).

В конечном счете, для решения и терапевтических, и теоретических проблем в динамической концепции традиционного психоанализа требуется больше применять концепцию психодинамики. Из-за искажения и сокращения ощущения действия в психопатологии необходимо особенно ясно понимать субъективные процессы волевых действий, включая сознательные процессы развития намерения и принятия решения, а также роль этих процессов в динамике психопатологии. Речь идет о психодинамике личности, о саморегуляции характера в целом — в отличие от динамики отдельных бессознательных сил и внутренних психических механизмов личности.

Психоанализ нас научил тому, что у симптоматического поведения есть свои причины, но это не причины, которые управляют пассивной личностью как марионеткой. Причинами являются установки, мысли, субъективные состояния, которые, возможно, человек не узнает, но тем не менее они побуждают его думать и действовать, чтобы предупредить появление ощущения дискомфорта или свести его к минимуму, и думать и действовать только таким образом.

Источник тревожности: воспоминания или личность?

Фрейд сказал: «Эго взрослого человека с его возросшей силой… продолжает защищаться от опасностей, которые больше не существуют в реальности» (Freud, 1937/1964, р. 238)[6]. Идея активного, пусть бессознательного, присутствия в сознании взрослого анахроничных детских конфликтов и тревог, по существу, была основной для всего динамического понимания психопатологии. Эта концепция предлагает решение большинства явных проблем психопатологии. Симптомы и тревоги, которые кажутся иррациональными даже человеку, у которого они проявляются, должны иметь причину. Какая причина и какой источник могут быть более благовидными, нежели детские «опасности, которых больше не существует в реальности»?

К тому же это понимание имеет свои границы: «Почему симптом имеет данную конкретную форму? Почему используется та защита, а не другая?» Фрейд сам признавал эти недостатки своей концепции (Freud, 1913/1958, р. 131), а с тех пор — и остальные психоаналитики. Со временем и с расширением идеи того, что представляют собой симптомы, ограничения этого представления стали еще более очевидными. Объяснить содержание одержимой идеи, навязчивого ритуала или даже паранойяльной галлюцинации особым проявлением детской тревоги — это одно; но объяснить общие установки и характерные черты человека, как, например, импульсивность, отсутствие спонтанности или ригидно-защитное высокомерие, — это совсем другое. Иначе говоря, так совершенно невозможно объяснить общие, характерные формы симптомов взрослого человека. Специфическая детская тревожность имеет слишком шаткую основу, чтобы можно было вообразить, как такие основные аспекты личности были сформированы и продолжали функционировать. Действительно, если воспоминания и тревоги раннего детства фактически продолжают жить в психике взрослого человека, то гораздо легче поверить в то, что так оно и есть, ибо их наделили значением, которое каким-то образом воплощается в динамике характера взрослого человека.

Концепция Фрейда об Эго взрослого человека, защищающего его «от опасностей, которые больше не существуют в реальности», была основана на представлении об организации психики, которое и на сегодняшний день остается несколько рудиментарным. Согласно этой концепции, тревога имеет регуляционную функцию, но чрезвычайно простую. В данном случае тревога играет роль запрещающего сигнала, преимущественно связанного с внешней опасностью, например, с возможной кастрацией или изоляцией. У взрослого человека она включается при оживлении детских желаний или фантазий, вызывающих ощущение этой опасности. Вместе с тем, как я уже сказал, можно легко видеть логику этой теории. Содержащаяся в бессознательном детская фантазия о какой-то внешней опасности, например, об угрозе наказания, действительно кажется единственным способом объяснить патологическую тревогу взрослого человека, если не иметь представления об индивидуальной структуре его личности. Очень трудно избежать предположения о появлении внешней угрозы или даже воспоминаний или фантазии об этой угрозе, как это было в самой ранней версии психоанализа, не имея представления о том, как эта тревога развивается в процессе жизни и деятельности самой патологической личности. Но, принимая во внимание индивидуальную организацию личности, сразу можно обнаружить другой источник тревоги, совершенно не зависящий от мысли или воспоминания о внешней угрозе; этот источник присущ всей системе регуляции личности и характеризует ее стабильность.

Клиническая практика нас учит, что у определенных типов личности развиваются определенные типы установок, организующих сознание, не толерантное по отношению к некоторым склонностям, присущим личности. Например, сексуальные желания ригидной, морализирующей личности вызывают у нее ощущение дискомфорта. Но эта нетерпимость будет распространяться не только на конкретные желания и действия. Она распространится на целые категории мотиваций и реакций и даже на типы установок, враждебных этой личности и угрожающих ее стабильности. Тогда скажем так: если эти враждебные установки, мотивации и реакции активизируются, соприкасаясь с сознанием, воплощенным в конкретных намерениях, они вызывают тревогу. Таким образом, в данной концепции тревога становится реакцией на совершенно иную угрозу, нежели внешняя опасность, а именно угрозу внутренней структуре. Эта угроза зависит не от воспоминаний, а от структуры личности.