Книга Осень на краю света - Дмитрий Заваров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Интересуетесь историей?
— Преподаю нашим детям краеведение.
— Ну тогда хватит. — Сапегин выставил ладонь. — Про краеведение мы с вами потом как-нибудь. А сейчас давайте про детей.
— Никто никуда не ходил, никто иконой не интересовался. — Голос Морозова поскучнел. — И вообще, товарищ капитан, наши дети не воруют.
— Ой ли?
— Именно так. Не обучены.
— Хотелось бы верить.
— Ну вот и верьте, — невежливым тоном посоветовал завхоз.
Снаружи звякнуло кольцо дверной ручки, скрипнули петли, в кабинет всунулась белобрысая голова — паренек лет десяти. С любопытством уставился на капитана, ощупал взглядом фигуру: видимо, искал кобуру.
— Чего тебе, Курдюков? — спросил завхоз, выглянув из-за Сапегина.
— Сказали, чтобы дядьку милиционера в столовую позвал.
— Да, точно! — снова обрадовался Морозов. — Вам обязательно надо попробовать стряпню наших хозяек.
— Ну ладно, пошли. — Сапегин поднялся.
Ребенок распахнул дверь. Морозов пошел вместе с капитаном. Чугунные ступеньки лестницы откликнулись на шаги низким гулом.
— Дядька, ты к нам пришел подземный ход искать?
Паренек нисколько не стеснялся незнакомого человека, даже наоборот — держался к нему поближе, пару раз брал за руку, направляя в повороты.
Вдоль длинного коридора первого этажа были развешаны картины: нелепые и добрые пейзажи и портреты — произведения детей. Картины располагались ровно напротив окон, и когда из-за туч выглядывало солнце, контуры оконных решеток четко отпечатывались на рисунках. Сапегин мимоходом отметил, что смотрится это весьма мелодраматично.
— Какой подземный ход? — спросил он у паренька.
— В подвале. Он через овраг и кладбище идет. В церковь. По нему мертвецы ходят. Они священников убили.
— У вас есть подземный ход? — обернулся Сапегин к завхозу.
— Мифы и легенды детдома.
— Дядя Вадим, вы же сами его искали! — возмутился ребенок.
— Не говори глупости, Александр! — строго сказал Морозов. — Понимаете, товарищ капитан, есть у местных поверье, что существует секретный тоннель, ведущий из усадьбы в церковь. Для наших воспитанников искать подземный ход — традиция, передающаяся из поколения в поколение.
Они свернули за угол — и сразу окунулись в запахи и звуки большой кухни. Паркет под ногами сменился кафелем.
— Неужели еще не нашли? — поинтересовался Сапегин у ребенка.
— Нашли. Только подвал заперт все время. Ты меня усынови, я тебе покажу.
— Курдюков! — фыркнул Морозов.
— Я подумаю над твоим предложением, — серьезно ответил Сапегин.
— А пистолет у тебя где?
— Пистолет? А зачем…
…боль, шумела кровь в ушах, перед глазами от резких движений начинали плыть мелкие белые точки. Незнакомая комната. Зеленый матерчатый шар абажура, беленый потолок с желтыми разводами сырости по углам, хромированная дуга кроватной спинки, двустворчатый старомодный шкаф, цветастые занавесочки на окне.
У изголовья кровати в плетеном кресле сидел бородатый мужик. Борода была не очень длинной, сантиметров пять — черная, с вплетениями проседи. Густые волосы коротко стрижены, с пробором ровно посередине головы. Мохнатый серый свитер с высоким горлом. Он сидел, но было видно: худой и высокий. Длинные ноги в черных джинсах и ботинках на толстой подошве вытянуты вдоль кровати.
— Кто такой? — Юрий Григорич неловко приподнялся на локте, покривился, когда движение отдалось болью над ухом.
— Как голова? — поинтересовался бородатый довольно приятным баритоном.
— Нормально голова. Ты кто?
— Отец Димитрий.
— Поп, что ли? — нахмурился Юрий Григорич.
— Типа того.
— А что на кладбище делал?
— Искал.
— Чего?
— Икону.
Глаза у отца Димитрия были расположены глубоко, как карнизы нависали мохнатые брови. Крутой лоб поблескивал. Юрий Григорич снова откинулся на подушку. Вместо пяти ламп в люстре осталось только две, проволочный каркас растягивал материю абажура — казалось, ребра выпирают из сведенного голодом живота. Рядом с проводом с потолка свешивалась слегка покачивающаяся на сквозняке нитка паутины, тень от нее плавала по стене.
— Это ты меня? — Юрий Григорич потрогал влажный рубец под заскорузлыми волосами.
— Я.
— Жестко.
— А если на тебя ночью на кладбище с ножом нападут? — невесело хмыкнул отец Димитрий.
— Я ночами по кладбищу не шляюсь, — сказал Юрий Григорич и смущенно погладил усы.
Хорошее было лицо у отца Димитрия. Старо-обрядческое, как сказали бы художники. Глаза только слишком глубоко посажены. Даже и не разберешь, какого цвета. На стене у кровати висел ковер с плетеной желтой бахромой снизу, по грубой материи выцветший рисунок: луг с ромашками, солнце на небе, рядом с солнцем почему-то звезды, крупные, грязно-белые, похожие на шестеренки. Над ковром торчали такие же поблекшие бумажные обои с повторяющимися завитками.
— Если бы ты ночами по кладбищу не шлялся, ты бы сейчас здесь не лежал, — заметил отец Димитрий.
В этот раз его улыбка была веселой, даже озорной: блеснули в глубине бороды ровные зубы. Юрий Григорич, поддавшись настроению, тоже кривовато улыбнулся.
— Чем это ты меня?
Отец Димитрий приподнялся — у противоположной спинки кровати стояло еще одно кресло, в котором лежало его то ли пальто, то ли шинель — достал из-под складок метровую серую трубу с ручкой из голубой изоленты.
— Из чего она? — невольно заинтересовался Юрий Григорич, снова тронув шишку на голове.
— Из православного дюралюминия, — ответил отец Димитрий, протягивая оружие для ознакомления.
Труба оказалась на удивление легкой, а изолента делала ручку ухватистой и приятной на ощупь.
— Это что?
По всей поверхности трубы были выгравированы еле видные надписи.
— Благочестивые письмена.
— Понятно.
Юрий Григорич посмотрел через трубу на абажур и вернул владельцу.
— Будем считать, что сам виноват, — подвел итог.
— Правильно, — согласился отец Димитрий, бросив оружие обратно в кресло.
— Ты меня к Иванычу притащил?
— Ну а кто еще?
— Как узнал, что я у него?
— Я тут уже второй день. Видел.
— Ты из-за иконы?
— Из-за нее. Буду искать.