Книга Александр Дюма - Анри Труайя

С самого нежного возраста Александр проявлял страстный интерес к любовным интригам, а потому с любопытством наблюдал за поведением старшей сестры Эме, которую, несмотря на то что она была бесприданницей, хотел взять в жены молодой сборщик налогов Виктор Летелье. Из кокетства или из страха перед замужеством она не решалась ответить согласием, ее мать тоже проявляла сдержанность, и Виктор Летелье, желая, очевидно, завоевать благосклонность семейства, подарил Александру, которого уже считал своим будущим шурином, карманный пистолет. Будущий шурин, в свою очередь, немедленно нашел у претендента на руку сестры множество самых выдающихся достоинств, а уж о достоинствах подарка и говорить было нечего. В полном восторге он палил по всему, что попадалось на глаза. Мари-Луиза, которая, хоть и была вдовой генерала, слышать не могла выстрелов, хотела отобрать у сына опасную игрушку: ведь, забавляясь с пистолетом, ребенок мог ранить прежде всего самого себя! Но Александр отказался сдать оружие. Тогда доведенная до отчаяния мать попросила сельского полицейского Турнемоля разоружить мятежника, ставшего грозой соседских кроликов, кур и голубей. После короткой схватки Турнемолю удалось-таки завладеть пистолетом, а мальчику только и оставалось, что захлебываться бессильной руганью. «Для меня это разоружение было величайшим позором, – читаем мы в мемуарах Дюма, – позором, о котором не смогли заставить меня забыть даже пришедшие на другой день важные известия».[16]

Новости и в самом деле были «важные», потому что непременно должны были вызвать глубокие перемены в жизни страны, привыкшей к успехам Великой армии: известия о заговоре Мале против империи, о казни виновных, о том, как императорской армией была оставлена горящая Москва, о позорном и изнурительном отступлении из России и о бесславном возвращении Наполеона в Тюильри… Да, новости были важные и утешительные для людей, оскорбленных императором. Вот только радости хватило ненадолго: вот уже Орел, хоть и изрядно ощипанный, расправляет крылья, начинается германская кампания с ее чередой побед и поражений – те и другие обходятся одинаково дорого. Смирившись в свое время с опасностями войны, угрожавшими ее мужу, генералу Дюма, Мари-Луиза теперь страшно боится за сына. Не для того она отнимала у Александра пистолет, чтобы вместо него ему сунули в руки ружье: ведь на военную службу призывают уже и шестнадцатилетних мальчишек, причем отправляют их на передовую! И если военные действия продлятся еще всего-навсего четыре года, очередь дойдет до Александра! Мари-Луиза втайне молится о том, чтобы корсиканский Людоед, причинивший столько зла ее мужу, не сделал ничего плохого сыну. Что тут дурного? Разве нельзя любить Францию, осуждая ее правителя? В конце концов, тысячи женщин по всей стране лелеют ту же святотатственную надежду, что и она…

Молитвы перепуганных матерей были услышаны, их чаяния сбылись. Но какой ценой! Чужеземные полчища топтали теперь родную землю. Говорили, что пруссаки и русские только и делают, что наперебой грабят и насилуют. Опасность с каждым днем приближалась. После того как пал Суассон, Мари-Луиза стала обдумывать, как бы получше встретить захватчиков. Разумеется, она не собиралась выступить против казаков с оружием в руках, наоборот – всерьез рассчитывала смягчить их ласковым приемом. Услышав от других, что завоеватели прожорливы и любят выпить, она приготовила для них огромный чугун бараньего рагу и запасла несколько бочонков суассонского вина. Не менее предусмотрительно она зарыла в дальнем уголке сада три десятка золотых луидоров и забронировала два места в подземном карьере, где около шестисот ее земляков укрылись в надежде избежать расправы, которую неминуемо должны были учинить над ними дикари с берегов Дона и Волги. Однако в почти обезлюдевший город вступили не казаки, а войска маршала Мортье: им было поручено защищать подступы к лесу. И баранье рагу, предназначавшееся русским, досталось славным французам, явившимся первыми. Выпив вино, которым Мари-Луиза намеревалась купить расположение иностранной солдатни, они после ночной перестрелки уже наутро отступили к Компьеню.

Столь внезапное затишье не могло быть долгим. «Вопрос времени!» – говорили в Вилле-Котре. В ближайшие за тем несколько дней страх населения перерос в панику. Стоило на дороге показаться хотя бы одному всаднику, раздавался крик: «Казаки! Казаки идут!» Улицы мгновенно пустели, ставни и двери закрывались наглухо. Мари-Луиза благоразумно прибегла к испытанному средству и вновь принялась стряпать баранье рагу. Приглядывая за стоявшим на огне чугуном, она прижимала к груди сына, который никак не мог понять, почему же император не возвращается, чтобы покарать злодеев. Странный мальчик этот Александр – в честолюбивых мечтах он заносился так далеко, что хотел бы один заменить собой всю французскую армию, и в то же время начинал трястись от страха, как только орудийная пальба нарастала. Сражения шли в Мормане, Монмирайле, Монтеро, а баранье рагу тем временем продолжало томиться на кухонной плите. На пятый день мать и сын поняли, что им придется самим съесть блюдо, которым они собирались угостить страшных казаков. Но опасность отнюдь не миновала. Увы! Прошло совсем немного времени, и у Мари-Луизы, уже знавшей о жестоких боях в Бар-сюр-Об и Мео, о сдаче Ла Фера, не осталось ни малейших сомнений в том, что и Вилле-Котре непременно попадет в руки врага. Ну и что же ей оставалось делать в ожидании грядущих бедствий, как не взяться снова, патриотично и предусмотрительно, за стряпню, за третье по счету баранье рагу?

И вот туманным зимним утром через Вилле-Котре бешеным галопом промчались бородатые казаки с длинными пиками. Конница вихрем пронеслась по улице, и один из дикарей на скаку уложил выстрелом из пистолета соседа-чулочника, спешившего запереть дверь. Нет, эти русские, несомненно, варвары, нечего и думать ублажать их вкусной едой и добрым старым вином! Перепуганная Мари-Луиза, поручив все-таки служанке на всякий случай приглядывать за бараньим рагу, на которое еще так недавно возлагались все надежды, схватила сына за руку и, обезумев от страха, побежала вместе с ним к спасительному карьеру. Там, затаившись в темноте среди толпы таких же перепуганных горожан, они молча ждали, как станут развиваться события. Через сутки самые смелые решились выбраться из норы и отправиться на разведку. Никаких казаков в Вилле-Котре уже не было! Они исчезли, никого больше не убив и не разграбив ни единого дома. Но ведь они могли вернуться – и потому Мари-Луиза с благодарностью приняла приглашение друзей, богатых фермеров Пико, потерявших сына из-за несчастного случая на охоте. Теперь Александр и его мать весь день проводили на ферме и только на ночь возвращались в карьер. Так, в непрочном затишье, прошла неделя. Где-то вдали по-прежнему рокотали пушки. Впрочем, не в такой уж дали: бои шли в Нейи-Сен-Фрон, и горожане Вилле-Котре даже ночью опасались внезапного нападения…

В конце концов терпение Мари-Луизы истощилось, и внезапно она решила бежать в Париж. Но перед тем, ненадолго вернувшись домой, велела Александру взять заступ и выкопать зарытые в саду тридцать луидоров. Затем, исполняя свое намерение, наняла повозку и двинулась к столице – вместе с сыном, мадемуазель Аделаидой, безобразной и очень богатой горбуньей, и приказчиком по фамилии Крете. Путешественники заночевали в Нанте, а на следующий день были уже в Мениль-Амело. Справедливо или ошибочно, но Мари-Луиза полагала, что здесь они будут в большей безопасности, чем в Вилле-Котре, и позволила сыну, которому не давало покоя вполне естественное любопытство, съездить вместе с мадемуазель Аделаидой и Крете в Париж, чтобы посмотреть парад Национальной гвардии. Здесь затерявшийся в толпе Александр увидел среди моря знамен и султанов белокурого и кудрявого мальчика лет трех, которого чьи-то руки благоговейно подняли над головами. И тотчас тысячи голосов оглушительно прокричали: «Да здравствует римский король! Да здравствует регентство!» Стало известно, что Наполеон готов отречься от престола в пользу сына. Легенда под звуки военных оркестров рассыпалась в прах. На этот раз враг был уже у ворот Парижа, и снова надо было бежать. Но куда? Как куда – в Вилле-Котре, черт возьми! Нигде не будет лучше, чем дома. Снова поспешили запрячь лошадей, погрузились в повозку и тронулись в путь. Вперед! Только бы враг не догнал! В Крепи, где Александр с матерью остановились в гостеприимном доме госпожи Милле, предложившей сдать им квартиру, мальчик увидел из окна мансарды схватку между отрядом прусской кавалерии и французскими гусарами. Опасаясь шальной пули – а разграбления города ждали вообще каждую минуту, – Мари-Луиза хотела спрятать сына в погребе. Но Александр изо всех сил вцепился в оконную задвижку – ни за что на свете он не согласится упустить такое зрелище, хотя, конечно, участвовать в представлении он побоялся бы… Когда бой закончился и остатки разбитого прусского отряда отступили, жители Крепи выбрались из укрытий и подобрали раненых, не разбирая, где свои, где чужие. Хозяйский сын, который, на их счастье, был врачом, с равной самоотверженностью лечил французов и немцев. Мари-Луиза и несколько женщин, живших по соседству, ему помогали.