Книга Тогда ты услышал - Криста фон Бернут

— Гаррота — это железный ошейник. В Испании и Португалии с ее помощью приводили в исполнение смертный приговор, — сказал судебный медик, маленький кругленький человечек со здоровым цветом лица, профессор из Института судебной медицины.

Его фамилия Герцог, из-за невысокого роста и гордой осанки в одиннадцатом отделении его называют Наполеоном. Мона выше его на целую голову, но он обычно на нее смотрит так, как будто все совсем наоборот.

Они стоят на первом этаже Института судебной медицины перед тяжелыми матовыми металлическими дверями холодильников. Что-то загрохотало, и одна из дверей открылась. Лысый молодой человек вывез на каталке труп Константина Штайера.

— Куда его поставить?

— Подкатите его к окну, — сказал Герцог и жестом велел Моне следовать за ним.

Его шаги по кафельному полу эхом отдавались в просторном помещении. Слабо пахло дезинфицирующими средствами.

— И давно вы на новом посту? — тоном, каким ведут светскую беседу, спросил Герцог.

— Скоро две недели, — ответила Мона, хотя она была уверена, что Герцогу это известно, — ведь Фишер вчера присутствовал при вскрытии.

— Спасибо, Бернд, — сказал Герцог молодому человеку, который тут же удалился.

Мона откинула белую клеенку. Яркий дневной свет упал на мертвого Штайера, и его кожа показалась еще серее. От подбородка к гениталиям шел длинный шов. Рана на шее тоже было зашита — грубыми стежками.

— Фишер говорит, что он не задохнулся. Это правда?

Герцог улыбнулся. Если вопрос и поставил его в тупик, это совершенно не было заметно. С чего Фишеру врать ей? Ведь существует протокол вскрытия.

— Скажем так: он бы задохнулся. Если бы до этого не умер от воздушной эмболии.

— Ну да.

Герцог склонился над трупом и приложил палец к ране на шее.

— Яремная вена повреждена очень тонким, очень прочным орудием удушения, поэтому было много крови. Если из яремной вены идет кровь, то в систему кровообращения может попасть воздух, тогда сердце взбивает кровь в пену, если можно так выразиться. Это приводит к судорогам. И сердце перестает биться.

— Сколько это продолжалось?

— Что-то около шести минут, я думаю. Через четыре минуты он потерял сознание.

— А орудие преступления?

— Фишер подал мне идею, и я думаю, что это довольно разумно: вероятно, очень тонкая проволока, прикрепленная к двум деревянным рукояткам, чтобы руки не резало. Понимаете? — Герцог сделал движение руками, как будто растягивал эспандер. — Эту штуку накидывают жертве на шею и резко тянут за ручки. Очень простое, тихое и весьма эффективное оружие. Все необходимое можно купить на строительном рынке.

— Его не усыпляли? Наркотики, барбитураты и тому подобное?

— Производная бензодиазепина, — быстро сказал Герцог, как будто только и ждал этого вопроса.

Мона насторожилась. Этого Фишер не говорил.

— Валиум или что-то в этом же духе?

— Да, пожалуй. Может быть, и валиум. В любом случае, какой-нибудь транквилизатор. А как вам работается на новом месте? Кстати, примите мои искренние поздравления.

— Спасибо. А доза?

Герцог снова улыбнулся, и внезапно Мона почувствовала необходимость довериться ему. Но для этого они были недостаточно близко знакомы.

— Довольно высокая, но все же он не был одурманен, если вы это имели в виду. Может быть, немного. Но, в принципе, он был в полном сознании.

Мона не поняла. Герцог пояснил:

— Я думаю, что он сам принял его. Возможно, он принимал его достаточно долгий период времени. Ну, какой-то врач прописал ему, все законно. В качестве психологической поддержки. У него был кризис?

— Я не знаю. Все, кого мы допрашивали, утверждают обратное. Может быть, он был чем-то болен?

— Ничего подобного. Этот парень был совершенно здоров и находился в отличной форме. Органы в полном порядке. Кровь в порядке. Очень жаль, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Мона кивнула и посмотрела на труп Константина Штайера, который теперь уже можно было передать близким для захоронения. Красивый труп, как говорили медэксперты, когда похороны и поминки проходили без задержки. Для Моны это выражение внезапно приобрело буквальное значение. Константин Штайер был по-прежнему красив, несмотря на рану на шее и грубый шов, изуродовавшие тело, хотя смерть забрала у него то, что характерно для живого человека. У него были тонкие черты лица, темные густые волосы, стройное сильное тело, широкие плечи. Не наркоман, не пьяница, не бомж, ослабленный болезнями. Нормальное безбедное существование, которое оборвала смерть. Человек, который любил жизнь, у него было много планов на будущее. Такое впечатление он, по крайней мере, производил на весь мир.

«…Наш сын был для нас всем», — сказано в письме родителей, напечатанном в местной прессе. «Он был дружелюбным, достойным любви, радостным человеком. Никогда никому не давал повода для ненависти или агрессии. Поэтому мы не успокоимся, пока не будет пойман преступник, оборвавший его жизнь самым жестоким образом. И мы решительно требуем активных действий со стороны местных властей. К примеру, существует неслыханная практика не информировать близких жертвы о том, как продвигается расследование. (А продвигается ли оно вообще? У нас сложилось обратное впечатление!) Вместо этого нам заявили, что на данный момент нет подозреваемых, но будут приняты все меры и проверены все возможные версии. Пытаться отделаться от нас такими пустыми, ничего не значащими фразами после того, как мы потеряли своего единственного ребенка! Горько сознавать это, и мы не потерпим такого отношения к себе».

И так далее. Мона так и видела перед собой заголовки газет: «Родители убитого жалуются на крипо[4]».

Последовав совету Армбрюстера, она позвонила Штайерам и пообещала им прийти сегодня вечером в «Рафаэль» и рассказать о ходе расследования. Возможно, это было ошибкой. Но мать Штайера истерически всхлипывала в телефонную трубку, поэтому Мона решила, что лучше встретиться и поговорить. Иначе у матери произойдет нервный срыв, и пресса сразу же раструбит об этом.

— И еще раз по поводу гарроты, — сказала она Герцогу, медленно закрывая труп пленкой, но оставив открытыми лицо и шею.

— Это не гаррота. Я же вам объяснил. Откуда взялось это название?

— Фишер так решил. Из-за краев раны.

— Ну, по поводу проволоки я вам уже высказал свое мнение. Не гаррота, а проволока.

— Да, — согласилась Мона. — Я, в принципе, за формулировки не цепляюсь. Забудем про гарроту.

Она заговорила чересчур громко. Нужно взять себя в руки. Слишком уж эмоционально она реагирует и обнаруживает, таким образом, свои слабости. Но она внезапно так глубоко вздохнула, что Герцог с любопытством взглянул на нее.