Книга Сибирское дело - Сергей Булыга

Маркел, слегка поклонившись, ответил:

– Маркел Петров сын Косой, стряпчий Разбойного приказа. По делу.

Мансуров сипло засвистел. То есть хотел что-то сказать, да не смог – и получился только свист – от злости. Тогда он, ещё сильнее разозлившись, махнул рукой и сплюнул. Губы сразу стали красными от крови. Мансуров взял белый платочек, уже весь окровавленный, и промакнул им губы. Не жилец, подумалось Маркелу, чуть позже приди – и не застал бы.

А Мансуров опять засвистел и показал на прикроватный столик. На столике стоял кувшин. Маркел подал кувшин, Мансуров хлебнул из него, вернул Маркелу и сказал уже почти обычным голосом:

– Чёрт бы их побрал, скотов!

– Кого? – переспросил Маркел.

Мансуров только отмахнулся. После, ещё немного полежав, спросил:

– Зачем пожаловал?

Маркел показал овчинку. Мансуров на это только хмыкнул. Тогда Маркел достал целовальный крест, поднял его повыше и сказал:

– Я же говорил: по делу. Теперь назовись!

Мансуров весь скривился и опять закашлялся, и засвистел. Маркел, не опуская креста, сел рядом с Мансуровым на его лавку, потом другой рукой подал ему опять напиться и напомнил строгим голосом:

– Назовись, я говорю!

– Иван Алексеев сын Мансуров, сотенный начальный голова по выбору, – нехотя ответил тот опять с присвистом.

Маркел сунул Мансурову крест, Мансуров крест поцеловал и, повторяя за Маркелом, то и дело задыхаясь, побожился, что будет говорить только правду и отвечать как на духу. Но как только Маркел убрал крест, Мансуров тут же, глотая слова, уже неразборчиво прибавил:

– Но это что касаемо разбойных дел. А если разрядных… то я про это буду отвечать только царю… Только он меня послал и только ему… отвечу.

– Это конечно, – бодро подхватил Маркел. – Да и я только про разбойное и буду спрашивать. У нас же тут какое дело: из царской казны пропали три вещицы, ценных, мне велено их отыскать. И вот я ищу.

– Что за вещицы? – сразу же спросил, свистя, Мансуров.

– Шуба, сабля и пансырь, – ответил Маркел.

Мансуров засверкал глазами и сказал злорадно:

– У меня шуба своя. Вон, на сундуке лежит. И сабля у меня своя, ещё отцовская. И также пансырь.

– На тебя никто не говорит, – сказал Маркел. – Я только хотел дознаться, не знаешь ли про них чего, не видел ли. Вещицы все дорогие, приметные. Одно слово: царские! Один раз увидишь, всю жизнь не забудешь.

Сказав это, Маркел замолчал. Ждал, что Мансуров сам что-нибудь спросит. Но тот ничего не спрашивал, а просто смотрел на Маркела. Тогда Маркел спросил такое:

– А что за человек был Ермак Тимофеевич, казацкий атаман? Что ты про него можешь сказать?

Мансуров усмехнулся и ответил:

– А что я скажу? Я его не видел ни живого, ни мёртвого. И при чём здесь Ермак? Что, это он, что ли, чужую шубу украл? И чужой панцирь? И…

Тут Мансуров засмеялся и закашлялся, и засвистел, изо рта опять пошла кровь, он начал её утирать и ещё сильней закашлялся. Маркел подал ему кувшин, но Мансуров только отмахнулся. Лёг на подушку, утёр губы и сказал:

– Не тот был человек Ермак, чтобы украсть. А вот чтобы силой взять, это другое дело.

– Да на Ермака никто не думает, – сказал Маркел. – Но и шуба, и панцирь, и сабля были его, ермаковские. Царь их ему пожаловал. А после, когда Ермака убили, то шуба и сабля и панцирь пропали. Царские вещицы, представляешь? И их теперь надо найти. Меня за ними послали.

Мансуров долго смотрел на Маркела, а после мотнул головой и сказал:

– Не найдёшь.

– Почему? – спросил Маркел.

– Там сам увидишь, – ответил Мансуров и снова закашлялся, с кровью.

– Где это тебя так? – спросил Маркел.

– А! – отмахнулся Мансуров. – Было одно дело. Но Ермак здесь не при чём.

– А кто при чём?

– Пелымцы.

– А это ещё кто такие?

– Это такой дикий народ сибирский. Все колдуны! И это они мне так наколдовали. Теперь я помру.

Сказав это, Мансуров замолчал, утёр губы платочком и жестом попросил подать кувшин. Маркел подал. Мансуров пил, громко дышал в кувшин. Маркел терпеливо ждал, потом, приняв кувшин, сразу спросил:

– Но как ты попал к пелымцам? Тебя же к Ермаку посылали, в Кашлык.

– Мы и пошли в Кашлык, – злобно ответил Мансуров. – На четырёх стругах и с пушечкой. Да не дошли.

– Почему?

– Не успели, – со свистом ответил Мансуров. – А были уже совсем близко. Уже был виден тот берег, а на нём стены кашлыкские. Они горели. А по реке, от Кашлыка, смотрим, нам навстречу плывут казаки. И кричат, что Ермака убили, у Кучума очень много войска, бежать надо. Ну, мы и повернули, и поплыли обратно. И казаки вместе с нами. Их было два струга.

– И вы все сразу сюда? – спросил Маркел.

– Нет, не сразу, – ответил Мансуров, утирая пот. – Сперва шли вниз по Иртышу, а после свернули на Обь, по Оби ещё прошли… И тут я опомнился! А что! За нами же никто не гонится! Куда, думаю, бежим? Что я в Москве скажу? И говорю: нет, братцы, надо нам остановиться, поставим городок, пошлём гонцов на Русь, за свинцом и порохом, а сами здесь отсидимся. А по весне придёт подмога, и мы опять на Кашлык! – Сказав это, Мансуров помолчал, потом вдруг со злом прибавил: – Бес попутал!

– Почему бес? – спросил Маркел.

– А кто ещё? – хрипло воскликнул Мансуров. – Я же тогда о чём подумал? Что кто я раньше был? Никто! Служил в Калуге сотенным по выбору, и тут вдруг так свезло – в Сибирь воеводой отправили! А я не Ермак, подумал я, я не разбойник, и я своим воли не дам, у меня будет порядок, и царь мне пришлёт свинца и пороха, и я возьму Кашлык, и обратно уже не отдам! И царь пожалует меня Сибирским князем и боярином!..

– И что?

– И уговорил я своих, – опять свистящим голосом заговорил Мансуров. – Остановились мы. Поставили городок, стали собирать запасы.

– И что дальше?

– Я же говорил: пришли пелымцы и околдовали меня. И я помер.

– Какое помер?! Ты же ведь живой!

– Это тебе так только кажется, – сказал, улыбаясь Мансуров. – А внутри я давно покойник.

И замолчал. Опять стал громко, тяжело дышать. Маркел подумал: сейчас он помрёт.

Но нет! Мансуров вдруг опять заговорил, уже отчётливо, без присвистов:

– Да, стал Ермак Сибирью править. А как правил? Кто такой Ермак и кто такие казаки? Разбойники! Вот и пошли они разбойничать дальше – велели, чтобы вся сибирская земля, татары и пелымцы, и остяки, вогулы и все прочие, платили им ясак: меха, еду, питьё, а они только гуляй. И так и гуляли бы дальше, да кончился у них порох. Где ещё пороху взять, думают. В Сибири его нет, есть только у царя в Москве. И царь им не дал. А мне бы дал! И я бы для него Сибирь сберёг! А он…