Книга Великий магистр революции - Яна Седова

Обиженного Брусилова, как и обиженного Джунковского, попытались привлечь к делу. Родзянко послал ему свою «Записку», составленную по тому же шаблону, по которому принято было в Думе критиковать правительство: если о министрах Родзянко говорил: «Правительства нет, системы нет», то в «Записке» сообщалось: «В деле назначения и смены командного состава нет системы, и назначения на высшие посты носят чисто случайный характер». Брусилов, видимо, информацией Родзянко интересовался. Одна из его телеграмм по армии, № 96.506, так и начинается: «Председатель Государственной Думы Родзянко довел до моего сведения, что много офицеров, особенно нижних чинов, уезжают в тыл самовольно…»

Не забывали заговорщики и ген. Алексеева. Даже когда он лечился в Севастополе, к нему приезжали «представители некоторых думских и общественных кругов» с вопросом о перевороте. Алексеев считал, что переворот был бы губителен, т. к. фронт «и так не слишком прочно держится»[8]. Алексеев был почему-то убежден, что «представители» затем поехали к Брусилову и Рузскому и получили от них «ответ противоположного свойства». Около этого же времени тифлисский городской голова Хатисов предложил престол Великому Князю Николаю Николаевичу, и Великий Князь отказался. Инициатива переговоров во втором случае принадлежала кн. Львову. Есть данные, что и делегацию к Алексееву послал Львов.

В начале января 1917 г. в Петроград приехал очередной друг Гучкова ген. Крымов и просил Родзянко собрать депутатов Думы для рассказа о «катастрофическом положении армии». «Настроение в армии такое, — говорил на этом собрании Крымов, — что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен, и на фронте это чувствуют… Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим». С Крымовым согласился Шингарев, Шидловс-кий сказал: «Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию», а «самым неумолимым и резким был Терещенко». «Много и долго еще говорили у меня в этот вечер», — таинственно замечает Родзянко[9].

Немного позже состоялся обед у Вл. И. Гурко по случаю приезда из Ставки его брата. Приглашены были около 40 членов Думы и Государственного совета, среди них Савич, Шульгин, Шингарев, Стишинский, Гучков, Меллер-Закомельский. «Обменялись мнениями, — писал участник этого обеда член Государственного совета Менделеев. — Общее напряженное настроение. Все ждали чего-то. Казалось, сейчас заговорят о перевороте. Но я этого не дождался. А ушел одним из последних. После меня осталось человек пять, в том числе прирожденный заговорщик А. И. Гучков. Быть может, тут-то и началось самое серьезное».

Шульгин как всегда живописно описывает обычную картину последних месяцев перед революцией: «Это была большая комната. Тут были все. Во-первых, члены бюро Прогрессивного блока и другие видные члены Думы: Милюков, Шингарев, Ефремов, кажется, Львов, Шидловский, кажется, Некрасов… Кроме того, были деятели Земгора. Был и Гучков, кажется, князь Львов, Д. Щепкин и еще разные, которых я знал и не знал.

Сначала разговаривали — «так», потом сели за стол… Чувствовалось что-то необычайное, что-то таинственное и важное. Разговор начался на ту тему, что положение ухудшается с каждым днем и что так дальше нельзя… Что что-то надо сделать… Необходимо сейчас же… Необходимо иметь смелость, чтобы принять большие решения… серьезные шаги…

Но гора родила мышь… Так никто не решился сказать… Что они хотели? Что думали предложить?

Я не понял в точности… Но можно было догадываться… Может быть, инициаторы хотели говорить о перевороте сверху, чтобы не было переворота снизу. А может быть, что-нибудь совсем другое. Во всяком случае — не решились… И, поговорив, разъехались…»

Видно, что совещания такого рода перед февралем 1917 г. стали настолько обычным делом, что никто и не думал предупреждать о чем-то Государя, как это требовала присяга. Роль Гучкова на них сводилась к роли свадебного генерала. Хотя Шульгин и пишет, что «гора родила мышь», но такие совещания приучали общество к мысли о перевороте и приближающейся революции. Кроме того, на совещаниях легко знакомились или сговаривались нужные люди. Именно после одной из таких встреч сдружились Гучков и Некрасов.

3. Против царя и отечества

К началу 1917 г. в Российской Империи существовало пять сил, претендовавших на революционность:

1) ВПК (Гучков);

2) «Великий Восток народов России» (Некрасов);

3) Государственная дума (Родзянко, Милюков);

4) Земгор (кн. Львов);

5) Социалисты (Керенский, Чхеидзе и т. д.).

ВПК быстро рос, и к началу 1916 г. военно-промышленных комитетов было 220 в 33 губерниях и областях. По замечанию одного исследователя, «военно-промышленные комитеты были созданы по всей стране, причем даже в тех ее районах, где отсутствовала промышленность, хотя бы потенциально способная оказать помощь фронту». Официально ВПК занимался снабжением армии, на самом деле только создавал себе такую славу. Как говорил в Думе Марков-2-й, «все эти общественные военно-промышленные комитеты ничего до сих пор для армии не сделали: ни одного ружья, ни одной пушки. Вы не дали снарядов, вы не дали пушек, вы не дали ружей, и этого вы никакими криками не уничтожите!» Почти дословно о том же писал в «Новое время» ген. Маниковский.

«…для рекламирования своей продуктивной деятельности, — пишет ген. Глобачев, — ЦВПК специально открыл в Сибири ящичный завод, изготовляющий ящики для боевого снаряжения, отправляемого на фронт. Ящики поставлялись почти на все заводы России, работавшие на оборону, и таким образом почти все боевое снаряжение, получаемое на фронте в ящиках с инициалами ЦВПК, создавало ложное понятие о необыкновенной продуктивности этой общественной организации, являющейся чуть ли не единственной полезной в деле снабжения армии. Когда же в 1916 г. были собраны статистические сведения о продуктивности изготовления боевого снаряжения для армии — казенных заводов, частных предприятий и ЦВПК, то оказалось, что главное количество боевого снаряжения производится по заказам правительства на казенных заводах, меньшая часть — частными предприятиями и только 0,4 % — по заказам ЦВПК».

ЦВПК не добился и не мог бы добиться успеха в снабжении армии, потому что занимался подготовкой переворота, «…мы, мирная, деловая, промышленная, хотя бы и военно-промышленная, организация, вынуждены были включить в основной пункт нашей Практической программы переворот, хотя бы и вооруженный», — говорил Гучков. Впоследствии свой план он описывал так: «План заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство».

План, рассказанный Гучковым следственной комиссии, с различными подробностями повторяют многие мемуаристы. «Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года», — говорит Родзянко. «В первой половине марта, — пишет ген. Деникин, — предполагалось вооруженной силой остановить Императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение Государю отречься от престола, а в случае несогласия, физическое его устранение. Наследником предполагался законный правопреемник Алексей и регентом Михаил Александрович». «Н. Д. Соколов говорил мне еще в начале 1917 года, — пишет Шляпников, — что «кто-то» из либеральной и военной оппозиции подготовляет дворцовый переворот. План заговорщиков состоял в том, чтобы, опираясь на верхи воинских частей, арестовать Николая II, принудить его к отречению от престола в пользу сына Алексея. Указывали, что близкими к центру этого дела являются А. И. Коновалов, А. И. Гучков, великий князь Кирилл и, кажется, из военных генерал Крымов ». «Доходили до меня сведения, — пишет ген. Брусилов, — что задумывается дворцовый переворот, что предполагают провозгласить наследника Алексея Николаевича императором при регентстве великого князя Михаила Александровича, а по другой версии — Николая Николаевича. Но все это были темные слухи, не имевшие ничего достоверного». «…предполагалось, — говорит Некрасов, — что царем будет провозглашен Алексей, регентом — Михаил, министром-председателем — князь Львов или ген. Алексеев, а министром иностранных дел — Милюков. Единодушно сходились все на том, чтобы устранить Родзянко от всякой активной роли».