Книга Соблазн - Хосе Карлос Сомоса

Я наклонилась за Красной Розой, а потом поднялась с ней на второй этаж. Собрала все ножи и другие предметы в обувную коробку и вернула ее в недра шкафа, где на глаза мне попались распечатанные фотки из Интернета с изображением связанных мужчин. Я распрощалась со святыми страстотерпицами и, вернувшись в прихожую, прежде чем открыть дверь, остановилась над тюком в темно-оливковом пиджаке и джинсах, который, как заправский пьяница, храпел на полу перед входной дверью.

– Ты ненормальный, это точно, – громко сказала я, – но не больше, чем любой другой.

Отворила дверь и сошла со сцены.

3

Заявление он не подавал.

Я промолчала. А́лварес продолжил:

– Он проснулся, пошел в травмпункт и сказал там, что ударился о дверь.

– Хорошо, что иногда еще попадаются дядьки, которые не брезгуют подобного рода объяснениями, – отозвалась я.

Алварес сделал нечто, на что, я считала, он не решится за весь наш разговор, – отвел взгляд от ветрового стекла машины и повернулся ко мне. До этого он ограничивался тем, что пристально наблюдал за яростными нападками утренней непогоды понедельника, швырявшей в стекло дротики дождя. Естественно, движение Алвареса длилось долю секунды. Машина была припаркована рядом с парком Вероне́с, небольшим зеленым садом к северу от Мадрида, разбитым, без сомнения, с целью благоустройства местности возле новой станции метро. Салон «опеля» благоухал новой кожей с примесью запахов промокшей одежды и лосьона после бритья. Ощущалась и еще одна нотка – женских духов, из самых дорогих, и я подумала, что это, скорее всего, жена Алвареса, а не тайная любовница: он производил впечатление мужчины, моногамного по призванию.

– Я вовсе не хочу знать, по какой причине вы расквасили нос ложноположительному, Бланко, – произнес Алварес после паузы. – В своем отчете вы это, несомненно, изложили. Однако я знать об этом не желаю.

– Его пробило, когда в руках у него был охотничий нож. И перед уходом мне пришлось его вырубить.

– Я уже сказал, что не хочу ничего об этом знать.

– Но мне хотелось вам об этом сообщить.

– По крайней мере, он не написал заявление.

– Честно говоря, мне в высшей степени плевать на то, что сделал или не сделал этот хрен собачий… – выпалила я в ответ. – Прошу прощения за свои слова.

Алварес набрал в грудь побольше воздуха и медленно-медленно его выдохнул.

– Этот «хрен собачий» – гражданин, обладающий всеми конституционными правами. Если он написал бы в полицию заявление о девушке, разбившей ему нос, я в данный момент, скорее всего, уже имел бы на руках обращение из Управления внутренних дел, в котором были бы заданы вопросы относительно того, сколько времени Диана Бланко Бермудес работает у нас и нельзя ли аккуратно от нее избавиться, причем без всякой компенсации. Не следите за своими словами, Бланко, – следите за своими мыслями.

– Если хотите, дайте мне адрес его электронной почты, я отправлю ему извинения.

– Я не настроен шутить.

– Я напишу ему: «Сожалею, что ошиблась в типе ненормальности. Вы всего лишь хотели, чтобы вас связали и искололи охотничьим ножом, а это, ясное дело, филия Отвращения, а не Жертвоприношения. Как же я лоханулась! Вы настоящий шкодливый козел, но, по крайней мере, никому не причиняете зла».

– Я же сказал, довольно, Бланко.

– А я вам сказала, что его пробило, так? И что у него был здоровенный нож – длиной с вашу руку. Что вы предпочтете? Ложноположительного с разбитым носом или его же, но с перерезанным горлом?

– Я ничего не предпочту, – заявил Алварес, неотрывно глядя на ветровое стекло. – И не говорите мне ни о «пробоях», ни о «выбросах», ни о «псиномах», ни о «масках»… Я ничего в этом не понимаю и не вижу причины, почему должен понимать. Мне известно лишь, что в пятницу невиновный человек получил травму. И к добру это или нет, но человек, который нанес ему эту травму, работает в моем подразделении.

Алварес никогда на меня не смотрел, а я на него – да. И к тому же не торопясь, в свое удовольствие, кроме всего прочего, еще и для того, чтобы заставить его понервничать. Лысина, неровная седина на висках, вечно раздраженное выражение лица – признак заболевания печени или желчевыводящих путей, венозная сеточка на крыльях носа, морщины мужчины, разменявшего шестой десяток, темный костюм за две тысячи евро, бирюзового цвета сорочка с галстуком в тон, аккуратно подстриженные ногти и обручальное кольцо на пальце. Альберто Алварес Корреа, уполномоченный по связям Управления внутренних дел и Криминальной психологической службы. Человек, понять которого можно с первого взгляда, насквозь просматриваемый внутри своего же собственного путаного лабиринта. И возможно, именно по этой самой причине я нуждалась в нем сейчас больше, чем когда бы то ни было.

Смущенно поерзав на сиденье, он прибавил:

– Хотелось бы услышать ваши извинения. Я полагал, что вы попросили о встрече именно с этой целью. Разве не так?

Еще секунду я молча смотрела на него. И подумала, что случайный наблюдатель с улицы при всем старании не смог бы увидеть ничего, кроме резкого контраста: солидный и по возрасту, и по положению мужчина и девица, с волос которой капает водичка, в промокших спортивных штанах, куртке и грязных кроссовках, бросающих вызов коврикам золотистого «опеля».

– А знаете, чего я на самом деле хочу? – зашипела я. – Желаете узнать?

– Валяйте.

– Я хочу заловить этого сукина сына. Но не просто поймать его, не только это. Меня распирает желание помочиться на его рожу, пока он будет истекать кровью. Я почувствовала бы себя, как девчонка в Диснейленде, если смогла бы увидеть, как он корчится от боли и умоляет, чтобы я его прикончила. Я представляю себе это, когда мне хочется отдохнуть. Это здорово развлекает и расслабляет меня, как ничто другое в этом мире, – тай-цзи[8] отдыхает.

– Минуточку, что-то не пойму, куда вы клоните… Вы намекаете, что никто, кроме вас, не имеет желания схватить Наблюдателя? Что я этого не хочу?

– Понятия не имею, чего хотите вы. Говорю лишь о том, чего хочу я.

– Все мы горим желанием поймать этого гада, Бланко.

– Но желания-то у нас разные. Нас, наживок, пятеро на весь Мадрид и его окрестности. Когда мы начинали, нас было пятнадцать, теперь – пять. Сокращение расходов бюджета – так это называют. Не считая того, что перфис[9] не дают нам никакой новой информации ни об изменениях в его modus operandi[10], ни о том, что его филия может, по слухам, оказаться вовсе не Жертвоприношением. Таковы «желания» тех людей, чьи интересы защищаете вы. Пять плохо информированных наживок на весь Мадрид с пригородами. У нас почти целый день уходит на обход «охотничьих угодий», и, естественно, в конце рабочего дня мы цепляем в основном ложноположительных. А знаете, почему нет бюджета? Конечно, знаете, я думаю, но все же скажу. Потому что он убивает шлюх. И не просто убивает – он устраивает им на пару недель личный ад, а потом бросает их останки в чистом поле, как ошметки дерьма, прилипшего было к подошве. Женщины в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, да, но в основном это или иммигрантки, или проститутки. Гораздо лучше направить бюджет Криминальной психологической службы на защиту задниц тех, кому нравится колоть себя охотничьими ножами. Но, в конце концов, чему я удивляюсь? Мы, наживки, почти шлюхи и есть, разве не так говорят? Мы притворяемся, изображаем чувства, чтобы ублажать мерзавцев. Так что, сдается мне, одним махом уменьшить число наживок и шлюх – это самое настоящее достижение для нового Мадрида ваших друзей, мэра и епископа. «Мадрид без наживок и проституток» станет слоганом следующей предвыборной кампании этих…