Книга Не плачь, моя леди - Мэри Хиггинс Кларк

Элизабет посмотрела три программы. Иногда слышно было, как говорит Лейла: «Эта идея мне не нравится», но не испуганно, а просто немного обеспокоенно. Наконец она вышла.

– Я закончила, Ласточка. Давай, беремся за чемоданы. – И повернулась к Лону. – Не знаешь, где бы нам снять меблированную комнату?

– Хотите, оставайтесь тут.

– Нет. Отдай мне только мою сотню.

– Распишись, вот квитанция.

Когда Лейла подписала, он улыбнулся Элизабет:

– Можешь гордиться своей старшей сестрой, скоро она станет знаменитой моделью.

– А теперь мою сотню. – Лейла протянула ему расписку.

– Тебе заплатит агентство. Вот их карточка. Наведайся к ним утром.

– Но ты же говорил…

– Какая ты смешная! Учись нашему бизнесу. Фотографы никогда не платят моделям. Платит агентство, когда получает расписку.

Помочь снести чемоданы вниз он не предложил.

От гамбургеров и молочных коктейлей в ресторанчике под названием «Карман орехов» девушки приободрились. Лейла купила карту Нью-Йорка и газету и принялась изучать раздел «Недвижимость».

– О, вот ничего! Пентхаус, четырнадцать комнат, с прекрасным видом и балконом. Да, когда-нибудь, Ласточка, обещаю тебе…

Они нашли объявление о сдаче квартиры. Лейла взглянула на карту.

– Район вроде ничего. 95-я улица и Вест-Энд-авеню. Можно доехать на автобусе.

Квартира оказалась хорошей, но любезная домовладелица скисла, как только узнала, что жить тут будет и Элизабет.

– Никаких детей.

Всюду повторялось то же самое. Наконец в семь часов Лейла спросила таксиста, не знает ли он приличного места, дешевого, где она могла бы поселиться с Элизабет. Тот предложил меблированные комнаты в Гринвич-Виллидж.

На следующее утро они отправились в агентство моделей на Мэдисон-авеню за деньгами. Дверь была заперта, висела табличка «Письмо опустите в ящик». Там уже лежало с полдюжины конвертов. Лейла позвонила. В домофон спросили: «Вам назначено?»

– Мы пришли за деньгами, – объяснила Лейла.

Они с женщиной заспорили.

– Убирайтесь! – наконец закричала женщина.

Но Лейла снова надавила на кнопку звонка и не убирала палец, пока дверь наконец не открылась. Элизабет отпрянула: женщина с тяжелыми темными косами, угольно-черными глазищами и страшно сердитым лицом. Не очень молодая, но красивая. В белом шелковом платье. Элизабет вдруг увидела себя: синие шорты совсем выгорели, краска на кармашке майки полиняла. Раньше она считала – на Лейле очень красивый наряд, но рядом с этой дамой платье сестры выглядело крикливым и потрепанным.

– Послушайте, желаете оставить свое фото – пожалуйста, но начнете снова рваться в дом, я вызову полицию.

Лейла сунула ей в руку бумажку.

– Вы должны мне сто долларов. Я не уйду, пока не расплатитесь.

Та повертела расписку, прочитала и расхохоталась:

– Нет, ты и вправду дура! Непроходимая! Этот шутник вечно откалывает такие фортели с провинциальными простофилями! Где он тебя подцепил? На автобусной станции? Спала с ним?

– Нет! – Лейла вырвала расписку, разорвала и раздавила каблуком. – Пойдем, Ласточка. Пусть тот тип сделал из меня дуру, но я не позволю, чтоб еще и эта стерва потешалась на мой счет.

Элизабет видела, Лейла ужасно расстроилась, вот-вот расплачется.

Стряхнув ее руку с плеча, девочка встала перед обидчицей.

– Вы очень злая! Тот человек притворялся милым! Если он обманул ее, заставил работать даром, надо пожалеть ее, а не насмехаться. – И, развернувшись, потянула Лейлу за руку. – Пойдем!

Они направились к лифту, но женщина окликнула их:

– Эй, вы! Вернитесь! – Они не обратили внимания. – Кому сказано, вернитесь!

Спустя две минуты девушки сидели в ее кабинете.

– Я дам тебе возможность работать. Но твое платье… И в макияже ничегошеньки не смыслишь. Еще требуется хорошая стрижка. Непременно стильная. Обнаженной для этого проходимца позировала?

– Да.

– Ну и прекрасно. Если хорошо получилось, возьму тебя в коммерческую рекламу мраморного мыла. Клипов он не снимал?

– Нет вроде.

– Еще лучше. Отныне договора для тебя буду заключать я.

Ушли они как в дурмане. На следующий день у Лейлы было несколько визитов в салоны красоты, потом встреча с хозяйкой агентства у фотографа.

– Зови меня Мин, – сказала та, – и не переживай насчет платьев. Принесу тебе все, что нужно.

Элизабет была до того счастлива, что чуть не летала, но лицо сестры хранило серьезность. Они прошли Мэдисон-авеню. Спешили мимо нарядные прохожие, ярко светило солнце, тележки с горячими сосисками на каждом углу, гудели автобусы, на красный свет никто не обращал внимания, лавируя сквозь поток транспорта. У Элизабет родилось чудесное чувство – она дома!

– Мне тут нравится.

– И мне тоже, Ласточка. Ты спасла меня сегодня. Клянусь, уже не знаю, кто о ком заботится. Мин – чудесный человек. Но, Ласточка, меня кое-чему научили и наш вонючка отчим, и мамины подонки дружки, и вчерашний подлец. Ласточка, я больше никогда не буду доверять ни одному мужчине.

2

Элизабет открыла глаза. Машина бесшумно скользила по Пеббл-Бич мимо деревьев: в зарослях бугенвиллии и азалий мелькали особняки. Когда за поворотом выросли кипарисы, давшие название курорту,[1]лимузин сбросил скорость.

На минуту запутавшись, где она, Элизабет откинула волосы со лба, огляделась. Рядом с блаженной улыбкой развалилась Эльвира Михан.

– Притомилась, наверное, бедняжка, – заметила Эльвира. – Спала почти всю дорогу от аэропорта. – Выглянув в окно, она покачала головой. – Вот это да!

Машина миновала узорные кованые железные ворота и свернула к главному особняку: массивному трехэтажному бледно-кремовому зданию с бледными голубыми ставнями. За разбросанными группками бунгало зеркально сверкали озерца плавательных бассейнов. На северном конце раскинулось патио: вокруг громадного «Олимпийского» бассейна столики под зонтами, чуть поодаль – два одинаковых здания.

– Это отделения – мужское и женское, пояснила Элизабет.

Клиника – уменьшенная копия главного особняка – располагалась справа. Дорожки, окаймленные высокими цветущими живыми изгородями, вели к разным дверям, за ними находились процедурные кабинеты: лечебные процедуры назначались так, чтобы гости не пересекались.