Книга Молитвы об украденных - Дженнифер Клемент

– Что сказала мама Паулы? – полюбопытствовала я.

– Почти ничего.

– Она испугалась?

– До смерти. К утру испустит дух.

– Что ты такое говоришь?

– Сама не знаю. Просто сорвалось с языка.

Когда я на следующее утро уходила в школу, мама еще спала. Я посмотрела на ее лицо. Оно было непроницаемым.

Глава 4

О маковой плантации мы никому ни гу-гу.

Поле опиумного мака мы обнаружили за год до операции Марии. Я это помню потому, что Мария в тот день сказала, прикрывая рот рукой:

– Я боюсь цветов.

Однажды мы с Эстефанией, Паулой и Марией надумали прогуляться. Это была шалость, потому что нам строго-настрого запрещали гулять без взрослых. Мы удрали из дома Эстефании в субботу днем.

Дом у семьи Эстефании добротный – с тремя спальнями, кухней и гостиной. Эстефания жила с мамой, Августой, и двумя маленькими сестричками, Мануэлой и Долорес. На нашей горе только отец Эстефании каждый год приезжал из Штатов в Мексику. И каждый месяц он слал жене деньги. Его стараниями к нам на гору провели электричество, а это недешево стоило. Отец Эстефании работал садовником во Флориде. Еще было известно, что раньше он рыбачил на Аляске. Во Флориде его нанимали по большей части американцы, но находились и богатые мексиканцы, бежавшие от разгула насилия. Многие из них, рассказывал он, побывали в лапах бандитов.

Из Штатов отец привез Эстефании массу игрушек. Например, волшебные часы, светившиеся в темноте, и говорящую куклу, у которой даже губы шевелились.

На кухне у них стояли микроволновая печь, тостер и электрическая соковыжималка. Во всех комнатах висели люстры. Каждый имел электрическую зубную щетку.

Дом Эстефании был чуть ли не главной темой маминых разговоров. Когда мама опрокидывала в рот третью бутылку пива, я уже знала: сейчас пойдут разглагольствования о доме Эстефании или о моем отце.

– У них вшивые простыни сочетаются с покрывалами, а полотенца – с ковриком на полу. Ты видела, как у них салфетки сочетаются с тарелками? – напирала она. – В Штатах все должно сочетаться!

Мне только и оставалось, что соглашаться. Даже одежки трех сестер всегда были подобраны по цвету.

– Посмотри на этот земляной пол, – не унималась мама, – посмотри! Любви твоего папаши не хватило даже на то, чтобы купить мешок цемента. Ему наплевать, что мы делим кров с пауками и с муравьями. Если тебя ужалит и убьет скорпион, виноват будет твой папаша.

Виноват он оказывался во всем. Льет дождь – он настелил худую крышу. Палит солнце – он построил дом слишком далеко от фикусов. Я получаю плохую отметку – у меня его куриные мозги. Что-то роняю – у меня его руки-крюки. Много болтаю – у меня его язык без костей. Молчу – я вообще вся в него, и, по моему тогдашнему убеждению, многие могли бы мне в этом позавидовать.

В один прекрасный день, когда мама Эстефании слегла с простудой, Мария, Паула, Эстефания и я решили улизнуть.

– Пойдем на разведку, – сказала Мария. Ее голос звучал глухо, потому что она прикрывала ладошкой вывернутую красную мякоть губы.

– Пошли в сторону Мехико, – сказала Паула.

Она всегда мечтала поехать в Мехико. Этот город мы все находили мгновенно, стоило нам посмотреть на карту Мексики. Наши указательные пальцы сразу тыкали в самую середку страны. Если бы Мексика была телом, Мехико был бы ее пупком.

Мы пробирались цепочкой по протоптанным игуанами тропкам, которые заводили нас все глубже и глубже в дебри джунглей. Я шла последней. Мария с прижатой ко рту ладонью – первой. За ней Паула во всей своей красе, хоть и с вымазанными черным фломастером зубами, с которых чернота растекалась по губам. Эстефания шагала передо мной в сочетающейся с розовыми шортами светло-розовой футболке. Из-за своего роста она казалась на несколько лет старше каждой из нас. Глядя на своих подруг, я задавалась вопросом: «А как выгляжу я?»

– Ты вылитый отец, – говорила моя мама. – Кожа кирпичная, грива черная, глаза черные, зубы белоснежные.

(Учитель как-то сказал нам, что Герреро населяют афроиндейцы.)

Держа путь на Мехико, поднимаясь все время в гору и удаляясь от шоссе, Мария, Паула, Эстефания и я чувствовали, что заросли постепенно редеют и солнце начинает припекать нам макушки. Мы внимательно смотрели себе под ноги, чтобы не наступить на змею или другую ядовитую тварь.

– При первой возможности уберусь из этих ужасных джунглей, – нарушила молчание Паула.

Мы все понимали, что если у кого и появится такая возможность, то именно у Паулы с ее внешностью.

Словно с ходу преодолев барьер между двумя мгновеньями, мы внезапно вынырнули из тепличного мира джунглей на слепящий солнечный свет и остолбенели. Перед нами простиралось огромное поле, море опиумных маков в пышном ало-черном цвету.

Кругом не было ни души, только остов рухнувшего военного вертолета возвышался над маками грудой покореженного металла.

Цветы источали тяжелый запах.

Мне в руку скользнула рука Марии. Ее маленькую, прохладную, как яблочная кожура, ладошку я узнала на ощупь. Мы с Марией не спутали бы друг друга ни с кем ни в кромешной тьме, ни даже во сне.

Ни в каких «тише», «тсс» или «тикаем отсюда» необходимости не возникло.

Когда мы вернулись в дом Эстефании, ее мама еще спала. Наша четверка юркнула в спальню Эстефании и закрылась там.

Все мы давно научились издалека различать стрекот военного вертолета и улавливать в аромате папайи и яблок запахи гербицидов.

Мама говорила:

– Наркодельцы платят этим прохвостам, чтобы они не лили гербицид на маки, и они льют его на гору, на нас!

Мы знали, что люди, выращивающие маки, натягивают над посевами тросы, чтобы подсекать вертолеты, а иногда даже сбивают их из ружей и АК-47. Вертолетчики, вернувшись к себе на базу, должны были доложить, что гербицид разбрызган, поэтому они сливали его где придется. Они облетали стороной поля, где их наверняка подбили бы. После того как вертолеты опорожнялись над нашими домами, нас неделями преследовала вонь аммиака и жгло глаза. Мама считала, что кашель ее бьет от этой дряни.

– Мое тело, – говорила она, – это выжженное армией маковое поле.

В комнате у Эстефании мы поклялись держать наше открытие в тайне.

У нас с Марией уже имелась одна тайна. Она касалась ее брата Майка. У него был револьвер.

Моя мама называла Майка мешком дерьма, скинутым на землю для того, чтобы вдребезги разбить женское сердце. Она уверяла, что поняла это сразу, как только мальчик появился на свет.

– Господь Бог послал Марии все злосчастья разом, – говорила мама. – Даже брат ей достался такой, какого врагу не пожелаешь.

Майк сказал нам, что нашел револьвер в лопнувшем мешке с мусором у шоссе. Револьвер блестел в куче яичной скорлупы. В нем были две пули.