Книга Революция, которая спасла Россию - Рустем Вахитов

На последнее хочется обратить особое внимание. Очевидно, что сколько бы сторонники политического культа Николая Второго ни высказывались по этому поводу, без поддержки со стороны государства их бы голос не был бы услышан. Однако мнения высших иерархов церкви тиражируются проправительственными СМИ, фильмы о царской семье и о политике царя, снятые режиссерами, в одночасье превратившимися в монархистов, идут в самое удобное время по каналам ТВ, контролируемого правящим режимом. Наконец, даже в проекте «Имя России», когда неожиданно случился конфуз – пользователи Интернета проголосовали «не за ту персону», отдав предпочтение И.В. Сталину, которого либеральное ТВ не устает именовать «кровавым тираном», администрация сайта, связанная с руководством официального государственного телевидения, добавила «очков» не кому-нибудь другому, а именно Николаю Второму. Отсюда вытекает, что сегодняшняя политическая власть в РФ прямо заинтересована в создании культа Николая Второго как политика и в идеализации периода его царствования.

Вряд ли требуется пространно доказывать, что предлагаемая ими трактовка событий начала XX в. не что иное, как фальсификация исторической действительности. Об этом уже достаточно писалось профессиональными историками[9]. Однако критиками политического культа последнего императора не ставятся чрезвычайно важные вопросы, а именно: почему идеалом широких кругов современной интеллигенции стал именно Николай Второй, а не какой-нибудь другой русский император или политический деятель? Почему эта идеализация Николая Второго как политика получает распространение, несмотря на свое очевидное противоречие историческим фактам? Почему это происходит именно сегодня, а не пятнадцать-двадцать лет назад – в эпоху перестройки и в первые годы либерализации? Наконец, почему нынешние власть имущие, составляющие высший эшелон республиканского государства, недвусмысленно поддерживают эту монархическую пропаганду? Мы найдем ответы на эти вопросы, если поймем, что перед нами не что иное, как идеология.

Одно из самых глубоких определений идеологии дал К. Маркс. Сегодня в моду вошла разгромная критика марксизма, не менее вульгарная и неумная, чем его апология в советском официальном истмате и диамате. В действительности, можно не соглашаться с Марксом во многих, даже принципиальных вопросах, но нельзя отрицать, что некоторые его концепции имеют общенаучное значение. Это значит, они обладают эвристической ценностью независимо от нашей оценки марксовой философии в целом, и, значит, их можно и нужно применять и не будучи марксистом. Пример тому – виртуозное применение философом всеединства А.Ф. Лосевым марксового учения об экономических формациях в первом томе его «Истории античной эстетики». Концепция идеологии – из их числа, и я, не будучи марксистом, намерен применить ее здесь для анализа взглядов современных неомонархистов.

Итак, Маркс характеризовал идеологию как «ложное сознание». Это значит, что идеология представляет собой не произвольные фантазии кого-либо из идеологов, а отражение экономически-политической жизни общества, но искаженное, перевернутое с ног на голову: «В идеологии люди их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре». Причем идеолог сам не осознает ложность исповедуемой или создаваемой им идеологии, он думает, что высказывает совершенную истину о современности или о прошлом.

Выходит, ни одну идеологию нельзя понимать буквально. Если идеология повествует, например, о некоем «доисторическом естественном состоянии», как классическая либеральная идеология, то, как предупреждал еще Маркс, не нужно обманываться: речь идет не о древнем, а о новоевропейском обществе. Не в доисторической древности люди находились в состоянии «войны всех против всех», напротив, наука доказала, что для первобытного общества как раз была характерна общинная взаимопомощь; эта война характерна для капиталистического общества, современниками становлении которого были создатели теории либерализма. Тот же факт, что они современную им жизнь осмысливали и отображали в искаженной форме, рядя ее в одежды робинзонады и первобытного строя, проистекает из отчуждения человека от самого себя, непонимания им самого себя в современном обществе.

Таким образом, идеология – не просто отражение. Каждый образ идеологии – знак, который указывает на нечто иное, о чем в этой идеологии прямо не говорится. Идеологию нельзя принимать наивно, некритически, ее нужно уметь дешифровывать. Приступим же к дешифровке политического культа Николая Второго.

Прежде всего, осознаем то обстоятельство, что этот культ не имеет никакого отношения к реальной дореволюционной исторической ситуации и к реальному историческому Николаю Второму. Пропагандисты этой идеологии чрезвычайно мало интересуются самими фактами. Они с легкостью манипулируют ими, представляя на обозрение таблицы о росте промышленности, о продаже пшеницы за рубеж, но умалчивая о перманентом голоде среди крестьян, о крестьянских выступлениях, которые, не переставая, с 1902 г. полыхали по всей России. Их не интересует: что на самом деле происходило в России перед революцией, какова на самом деле была политика правительства, как на самом деле жил народ? Они – неважно, сознательно или нет – стремятся, лишь выискав выгодные им факты, «подтвердить» и продвинуть уже готовую собственную концепцию, родившуюся не из глубокого, непредвзятого осмысления исторических событий, а из политических страстей дня сегодняшнего.

Нынешние неомонархисты, рассуждая о Николае Втором и «России, которую мы потеряли», на деле осмысливают в терминах России начала XX в. нашу современность, эпоху «стабилизации» либерального режима в России. Николай Второй, Столыпин, Ленин, Юровский для них – такие же внешние, вполне условные псевдонимы, как для политиков времен Французской революции римские и греческие герои – Гракхи, Алкивиад, Брут. И совсем неслучайно ведь политический культ Николая Второго пышным цветом расцвел в России не когда-нибудь, а именно в период правления президента-«державника» и его преемника. 1990-е гг. знали других героев, тогда представители правящего режима поднимали на щит Столыпина, Витте и других реформаторов, представляя Николая Второго не как «мотор либеральных реформ» 1905–1917 гг., а как слабую фигуру, окруженную дерзновенными и гениальными «проектировщиками России». Это отражало политическую ситуацию 1990-х, когда младореформаторы использовали как марионетку больного и зачастую невменяемого президента Б.Н. Ельцина.

Сегодняшнее возвеличивание Николая Второго есть идеологическое отражение превращения современной России в авторитарное государство во главе со всесильным президентом, который даже власть передает «по наследству», выбранному им самим преемнику, а выборы представляют собой лишь род плебисцита, который призван легитимировать это решение. Неслучайно идеологическим воплощением этого нового авторитаризма стала именно фигура Николая Второго. При Николае Втором в политическом устройстве России причудливо сочетались сосредоточение политической власти в руках одного человека, императора, и существование Государственной Думы, оппозиционных партий, умеренно «свободной» прессы. Естественно, современники понимали фальшивость такой «демократии», при которой от Госдумы ничего не зависит, так что стоит ей проявить хоть малейший нонконформизм, то она будет распущена по высочайшей воле (Николай Второй несколько раз распускал Государственные Думы и так менял избирательное законодательство, чтоб большинство голосов получили проправительственные партии), или условность такой «свободы слова», при которой одно упоминание императорской особы в негативном смысле влекло за собой запрещение печатного издания, так что хитроумные журналисты были вынуждены прибегать к «эзопову языку», а недовольные режимом читатели учились читать между строк (распространенная опальная шутка дореволюционных газет, помещаемая в юмористических разделах: «Собрались младенцы и требуют: долой ромашку!»; современный читатель ни за что не догадается о том, что было ясно дореволюционному: перед нами призыв: «Долой Романова!»). Однако современные неомонархисты, в отличие от представителей общественности начала XX в., считают такой политический строй идеальным, отсюда ясно, что и политический режим Путина – Медведева для них тоже вполне примелем.