Книга Рэнт. Биография Бастера Кейси - Чак Паланик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Бадди не стал бы об этом рассказывать.
Боуди Карлайл (J детский друг Рэнта): За несколько недель до Пасхи руки миссис Кейси начинали вонять уксусом. Хуже, чем осенью, когда ставили маринады. На плите у миссис Кейси постоянно кипела вода. Сначала — чтобы сварить яйца. Потом — чтобы их выкрасить. В эту воду она добавляла уксус и резала всякое барахло, чтобы был цвет.
Кейси, хотя и жили в деревне, кур не держали. Худшее, что в наших краях можно сказать о людях, — что они покупают яйца. А миссис Кейси покупала. Причем только белые, леггорновские, и в основном на Пасху.
Если открыть сетчатую дверь на кухню Кейси — тр-р-р… бэмс! — увидишь, что миссис Кейси сидит, облокотившись на стол. Очки для чтения сползли на кончик носа. Голова откинута. Посреди стола белая свеча, толстая, как церковная, с ароматом ванили. Вокруг пламени образовалось прозрачное озерцо растопленного воска. Миссис Кейси макает в этот воск вышивальную иглу, а в другую руку берет белое яйцо. Зажимает яйцо между указательным пальцем и большим, чтобы можно было его крутить, и пишет растопленным воском на скорлупе.
Хочешь, не хочешь — засмотришься.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (R Историка): Молодежь украшает свой дом зеркалами. Старики — картинами. А жители деревенских общин, по моему скромному наблюдению, демонстрируют свои поделки — сомнительные результаты наличия некоторого свободного времени, узкоспециальных моторных навыков и недорогих материалов.
Боуди Карлайл: Эти узоры были невидимы, как секретные письма, и только миссис Кейси знала, где на белом яйце нет белого воска.
На плите бурлят кастрюли, из каждой свой запах вперемешку с уксусом. Лук. Свекла. Шпинат. Вонючая краснокочанная капуста. Черный кофе. В каждой кастрюле свой цвет: желтый, красный, зеленый, синий, коричневый. Все выкипает и разваривается. Обеда нет.
Она скосила глаза на кончик носа и так внимательно смотрит на воск, что рот открывается. А рот у нее каждый день в году накрашен алой помадой. И вот она, не глядя на нас, говорит:
— Если жуете смолу, выплевывайте. Над плитой лежат крекеры!
Мы — это я с Рэнтом.
Если проторчать на кухне подольше, миссис Кейси могла рассказать, как воск не дает яйцу закраситься. У ее локтя лежали яйца, сваренные вкрутую. Они казались белыми, а на самом деле были раскрашены, то есть размечены. Когда смотришь, как миссис Кейси рисует на яйцах, забываешь, что снаружи тебя ждет муравейник. Или дохлый енот. Или коробка спичек.
Даже если хочешь обедать, обо всем забудешь!
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Любопытно, что столь многие культуры занимаются требующим высокой концентрации, но эфемерным искусством как духовным ритуалом, молитвой или медитацией.
Боуди Карлайл: И вот однажды миссис Кейси облокотилась о стол, окунает иглу в воск, в другой руке держит яйцо и, не глядя на нас с Рэнтом, говорит:
— Берите по яйцу или кыш отсюда! А то я нервничаю.
Миссис Кейси дала нам по игле и холодному крутому яйцу и наказала не трясти стол.
— Сначала придумайте что-нибудь, — говорит.
И показала, как окунать кончик иглы в свечу и подносить прозрачную капельку воска к скорлупе магазинного леггорновского яйца.
— Рисуйте иглой то, что вы придумали, — говорит.
Капля за каплей. Белое на белом. Невидимый узор.
Секрет.
Рэнт ей:
— А ты мне скажи! Я не могу придумать, что нарисовать.
А мать ему:
— Что-нибудь придумается.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: И словенские писанки, и песчаные мандалы тибетских буддистов объединяет то, что внимание художника полностью сосредоточивается на объекте. Несмотря на эфемерность результата, сам процесс помогает выйти за пределы времени.
Боуди Карлайл: Рэнт, я и миссис Кейси сидим за кухонным столом, склонившись над свечой, крошечное пламя которой тонет в солнечном свете, и рисуем то, что знаем только мы. Никому не хочется есть. Был бы только воск и яйцо в руках. Несмотря на запахи всякой вкусной зелени из кастрюль. Мы даже не вздрогнули, когда сетчатая дверь открылась — тр-р-р… бэмс! — и в кухню зашел мистер Кейси.
— Что на обед? — спрашивает он.
— А ты разве сегодня не поел в столовой? — говорит миссис Кейси, скосившись на яйцо.
Рэнт замер и перестал брать из свечи воск. Не шевелится, не дышит.
А я — я рисую на своем яйце восковой день: солнце с лучами, дерево, мой дом, облачко в небе, и все это знаю только я.
Мистер Кейси говорит:
— Айрин, не делай этого с парнем.
Миссис Кейси ему:
— Ты же сказал, что поешь в столовой.
Мистер Кейси подходит к плите, сует нос в каждую кастрюлю и говорит:
— Не порть его.
Не отрываясь от своего яйца, от невидимой тайны, миссис Кейси переспрашивает:
— Что-что не делать?
Рэнт ничего не рисует.
Мистер Кейси говорит:
— Не порть парня, ему жениться!
И тянется к миске с яйцами, что стоит у ее локтя. Яйца чисто-белые, но на самом деле расписанные ее тайными письменами за все утро. Невидимое искусство.
— Не эти! — говорит миссис Кейси, поднимая глаза и глядя на него поверх очков.
Но два яйца уже исчезли, пропали в руке мистера Кейси.
Тогда миссис Кейси как закричит, громко-громко, будто на улице:
— Не эти!!!
Мистер Кейси отворачивается к окну и — стук, стук, стук! — стучит яйцами о край раковины, чтобы их почистить.
А я — я рисую в небе невидимую восковую птицу, которая пролетает над моим домом. И на дереве ставлю малюсенькие капельки воска — яблоки.
В тот полдень я впервые почувствовал, что время остановилось. Рэнт и его мама застыли, вокруг серный запах яиц, уксуса и переваренных овощей, проходит неделя, лето, сотня дней рождений. Мы сидим, а солнце в окне над кухонной раковиной стоит целый век.
Даже настенные часы затаили дыхание.
Мистер Кейси ел яйца, глядя из окна. В его тени пламя свечи стало видимым. Скорлупки, воняющие серой, он бросает прямо в слив. Съедает эти два яйца, и сетчатая дверь — тр-р-р… бэмс! — закрывается.
Тогда солнце шевельнулось и поплыло к оконной раме. Время снова пошло. И все часы затикали.
Шериф Бэкон Карлайл (J детский враг Рэнта): Не надо объявлять Чета Кейси негодяем за преступления его сына. Как я понимаю, с рождения мы никого не любим. Любовь — это навык, который надо освоить. Как собака учится не гадить дома. Или как талант, который ты развиваешь или не развиваешь. Или мышца. Если ты не научился любить кровную родню, ты никогда не полюбишь по-настоящему. Никогда и никого.
