Книга 24 часа - Клэр Сибер

У меня есть с собой немного денег, украденных из кассы, но при этом я вдруг осознаю, что не знаю наизусть ни одного телефонного номера, кроме номера стационарного телефона моей мамы и мобильного телефона Сида. Я даже не знаю, могу ли я позвонить за счет абонента и получится ли выйти на какого-нибудь оператора. Людей ведь в мире телефонной связи уже нет – есть только автоматизированные системы, и…

Я начинаю учащенно дышать: чувствую себя не очень хорошо. Сажусь на скамейку возле магазина «Новый облик», в котором я только что купила себе полосатый джемпер и не очень подходящие мне джинсы. Когда я меняла свой странный наряд в примерочной, мне пришлось вынести ухмылки слегка насторожившихся продавщиц с густо накрашенными бровями. Теперь мне нужно экономить: денег у меня осталось очень мало, и разжиться ими негде.

Я пытаюсь собраться с мыслями. Руки дрожат. Горло болит. Болеутоляющие средства постепенно перестают действовать.

Думай. Думай, Лори, думай.

Я думаю о Мэле.

Я вспоминаю, как Сид схватил его руками за шею.

На меня накатывает огромная волна тошноты.

Я звоню маме, хотя и уверена, что она еще только едет домой из Франции. Отчаянно пытаюсь вспомнить, в какое время она должна сесть вместе с Полли на скоростной поезд «Евростар», идущий из Франции в Англию. Но в моей голове лишь какая-то вата.

На мой вызов по телефону ответа нет. Я оставляю голосовое сообщение: «Это я. Лори. Я не мертва. Не переживай, мама, если ты прочтешь в газетах, что я погибла. Нет, я не погибла. Но, о господи, мама, мне очень нужно с тобой поговорить. С Полли все в порядке? Я в Девоне. Произошел пожар, и Эмили… – Я запинаюсь. На то, чтобы произнести эти слова, у меня ушел весь воздух, который я вдохнула. Мне хочется заплакать, но я не могу себе этого позволить. – Эмили погибла. Я не могу дать тебе свой телефонный номер. Я сама тебе позвоню. Не выпускай Полли из виду, чем бы ты ни занималась. Ни в коем случае не выпускай. И не разговаривай с Сидом».

Я кладу трубку телефона, и тут меня осеняет. Ну конечно же! Какая же я дурочка!

В ближайшем магазине я покупаю самый дешевый одноразовый мобильный телефончик и зарядное устройство для него. Вместе они стоят 22 фунта 50 пенсов. Еще я пополняю телефон на 10 фунтов. У меня остается лишь 34 фунта 76 пенсов.

Я звоню в справочную. Мне приходится потратить 70 пенсов на то, чтобы узнать телефонный номер Пэм Саутерн в Линкольншире. Пэм Саутерн – это мать Эмили. Но после этого мне не хватило мужества по нему позвонить. Что я скажу? «Мне очень жаль, Пэм, но вообще-то погибла не я, а Эмили»? Кроме того, они уже наверняка едут в больницу. Чтобы увидеть там Эмили. Чтобы увидеть там меня…

Сколько потребуется времени для того, чтобы кто-то понял: там лежит труп Эмили, а не мой труп? Они увидят там некогда красивое, но уже изуродованное смертью лицо, которое было таким честным и открытым в жизни и которое вспышка безумной энергии заставила навеки закрыть глаза. Сколько потребуется времени на то, чтобы выяснить, кто же на самом деле убил Эмили, прежде чем эти люди найдут и убьют и меня тоже?

Я сажусь на скамейку возле магазина хозтоваров, в котором продаются швабры и изделия из пластмассы яркого цвета.

Я не могу думать ни о чем, кроме Эмили.

Она ворвалась в мою жизнь в ветреный осенний день 1993 года, когда ей поручили показать мне колледж, в который я тогда только что поступила. Когда меня перевели в этот колледж, уже после начала учебного года, из частной школы, куда я ходила в течение недолгого времени (пока у моего отца были на это деньги), я безгранично радовалась тому, что покидаю ее: я ненавидела девочек (а в этой школе учились только девочки), надменных учителей и перенасыщенное занятиями расписание. Однако в первый день на новом месте учебы я очень нервничала, робела и чувствовала себя не в своей тарелке. Кроме того, там учились и мальчики тоже.

Я не очень-то ладила с мальчиками.

Весьма холодная в общении со мной, с выкрашенными в голубоватый цвет волосами, с блестящими кольцами и браслетами на своих пухлых руках, яростно жующая «Джуси фрут», Эмили явно представляла собой мою полную противоположность. Я шла за ней молча, потому что боялась сказать какую-нибудь глупость или произнести что-то слишком громко. Я ведь всегда говорила чересчур громко и одни только глупости тогда, когда нужно было обязательно казаться умной.

Эмили же не переживала по поводу того, громко она говорит или негромко. Она ведь чувствовала себя здесь как дома. Куда бы мы ни заходили в этом здании, все встречные и поперечные знали Эмили. А почему им ее и не знать? Молодежь окликала ее – особенно мальчики, – и она посылала в ответ воздушные поцелуи. Это произвело на меня впечатление; я была слишком наивной для того, чтобы понимать: это все не более чем жеманство. А Эмили просто была вот такой. Таково было ее самое естественное поведение.

Иногда она не реагировала на чьи-то оклики, а лишь бурчала что-то себе под нос, и я, оглянувшись, видела, какими унылыми становились лица тех, кого она проигнорировала. Я еще не была очарована ее личностью, но уже чувствовала, что общаться с ней мне понравится.

– Ты любишь «Чарлатанз»[10]? – Глядя в зеркало и расправляя волосы, она задала мне этот вопрос как бы через плечо, когда я заполняла бланк заявления на выделение мне персонального запирающегося шкафчика.

Я невольно пожалела о том, что не знаю, как на это правильно ответить.

– Э-э… Да, – решилась я дать утвердительный ответ. – Обожаю их.

– О господи, в самом деле? – В ее голосе прозвучало явное презрение. Она облокотилась на стол возле меня, и бусины цокнули по древесине. От нее пахло сандаловым деревом и сигаретами. – Да они уже, можно сказать, отходят. Теперь популярна «Нирвана». Несравненный Курт Кобейн.

– А-а… – Я смущенно уставилась на нее, осознавая, что это первое испытание я не прошла. – Ну, и их я тоже обожаю. Даже больше. Песни вроде «Дыхание юности».

Она тоже уставилась на меня, почти не моргая.

– И он очень даже сексуальный. – Я подумала, что говорю какую-то чушь, но тем не менее не стала останавливаться. – Курт. Мне нравятся его… его зубы. И волосы.

«Его зубы и волосы? О господи!»

Она продолжала таращиться на меня, и ее взгляд стал таким, как у тигра.

– Напомни мне, как тебя зовут?

– Лори.

– Так вот, Лори, – сказала она, по какой-то непонятной причине стараясь говорить с шотландским акцентом. – Эта песня называется «Повеяло юностью». Тебе лучше это знать. По правде говоря, если ты из сливок общества, девочка моя, то я вообще-то очень не люблю молочную пенку.

Позднее я узнала, что она изображала мисс Джин Броди[11]. Она запросто то перевоплощалась в другую личность, то снова становилась собой. Будучи неизменно артистичной, Эмили с удовольствием демонстрировала, какая она разносторонняя.