Книга Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба - Алек Эпштейн

Через полгода Оскара Рабина перевели в отдел железнодорожного транспорта, подведомственный МВД; теперь он работал сутки через двое, вследствие чего двое суток из трех посвящались занятиям живописью. «Но перспективы не виделось никакой. Даже при режиме строжайшей экономии, в которой мы жили с Валей и двумя детьми, едва удавалось дотянуть до получки», – вспоминал Оскар Рабин в одном интервью41, добавляя в другом: «Зарплаты хватало едва-едва – на самую примитивную жратву. И я всегда подрабатывал: за мешок картошки у крестьян делал копию “Трех богатырей”. Такие жизнь и работа, видимо, сильно сказались на моих сюжетах: помойки, бараки, водка, селедка, железные дороги»42. Генрих Сапгир без особой симпатии говорил в конце 1990-х: «Тот же Оскар писал вначале как? Он учился в Риге в Академии художеств, и его называли латышским Репиным. Реализм. Натюрморты»43. «Рабин с присущей ему немецкой добросовестностью хочет натуралистически показать не внешний, а внутренний облик вещей», – писал в 1967 году мудрый Андрей Амальрик, цитируя слова художника: «Тут, с моей точки зрения, и начинается настоящая реалистическая живопись»44. «У нас, если я не ошибаюсь, всячески превозносится и поощряется реализм. А ведь моя живопись как раз реалистична», – говорил О.Я. Рабин на собрании, где его хулили. Художник так и остался реалистом, изменилось скорее восприятие его работ: он не уходил ни в какие иные миры, по-прежнему рисуя то, что окружало его: тусклые лампочки над сараями, бездомных собак, обвисшие провода на покосившихся балках… «Рабинский реализм может показаться наивным, но это далеко не так, – отмечала Анна Чудецкая. – Его взгляд – взгляд внимательного исследователя, тонкого психолога, истинного философа»45.

II

СТАНОВЛЕНИЕ ХУДОЖНИКА:
ГОДЫ ХРУЩЕВСКОЙ «ОТТЕПЕЛИ»

Как известно, в первые дни марта 1953 года информация о состоянии здоровья И.В. Сталина оглашалась в СМИ дозировано и часто недостоверно. По всей видимости, обширный инсульт поразил вождя не ранее половины седьмого и не позднее одиннадцати утра 1 марта 1953 года, но удивительным образом когда всесильному главе советского государства потребовалась помощь, оказать ее было некому; точнее сказать, те, кто мог и был должен оказать ее, этого не сделали46. После отстранения в мае и ареста в середине декабря 1952 года многолетнего начальника охраны И.В. Сталина генерал-лейтенанта Н.С. Власика (1896—1967) его обязанности были возложены лично на министра госбезопасности С.Д. Игнатьева (1904—1983). Именно он первым из руководителей страны узнал, что И.В. Сталин 1 марта не встал, как обычно, и не отвечал ни на один звонок срочной правительственной связи.

О болезни И.В. Сталина было объявлено по радио 4 марта 1953 года, после чего несколько раз передавались бюллетени о состоянии его здоровья; упоминались такие признаки его болезни, как инсульт, потеря сознания, паралич тела, агональное дыхание Чейн-Стокса. Свидетельств скорби, охватившей миллионы советских людей в связи со скоротечной кончиной И.В. Сталина, было зафиксировано огромное количество, а точных сведений о том, сколько человек погибло в трехдневной давке, возникшей у гроба вождя в Колонном зале Дома союзов, нет и поныне. Ольга Берггольц (1910—1975) написала тогда строки, отражавшие ощущения миллионов: «Обливается сердце кровью… Наш любимый, наш дорогой! Обхватив твое изголовье, плачет Родина над тобой».

«Литературная газета» от 7 марта 1953 г. с извещением о кончине И.В. Сталина

Так, однако, переживали отнюдь не все, хотя, конечно, в Советском Союзе не многие остались в стороне от этого «плача Родины». И все же другие голоса были… Так, Лев Разгон (1908—1999), отбывавший в то время второй срок заключения, вспоминал: «Я уж не помню, после этого ли бюллетеня или после второго, в общем, после того, в котором было сказано: “дыхание Чейн-Стокса” – мы кинулись в санчасть. Мы … потребовали от нашего главврача Бориса Петровича, чтобы он собрал консилиум и на основании переданных в бюллетене сведений сообщил нам, на что мы можем надеяться… Мы сидели в коридоре больнички и молчали. Меня била дрожь, и я не мог унять этот идиотский, не зависящий от меня стук зубов. Потом дверь, с которой мы не сводили глаз, раскрылась, оттуда вышел Борис Петрович. Он весь сиял, и нам стало все понятно еще до того, как он сказал: “Ребята! Никакой надежды!”»47

Об аналогичных чувствах – повторим, весьма редких в те дни – вспоминает и О.Я. Рабин: «В начале марта 1953 года газеты и радио сообщили, что Сталин тяжело болен. К нам, помню, пришел Cапгир, и мы подняли тост за то, чтобы Сталин поскорее умер. Через день, когда я был на дежурстве, услышал по радио о его смерти»48. Хотя О.Я. Рабину было тогда всего 25 лет, образ И.В. Сталина «въелся» в его сознание навсегда: в 1965 году он создал графическую работу «Рваный ковер с портретом Сталина»: изображенный ковер немного потрепанный, но лишь по краям; сам И.В. Сталин, представленный максимально канонически, помещен в центре композиции, вследствие чего вспоминается стихотворение Е.А. Евтушенко, опубликованное в «Правде» за три года до этого:

Мне чудится, будто поставлен в гробу телефон. Кому-то опять сообщает свои указания Сталин.Куда еще тянется провод из гроба того?Нет, Сталин не сдался. Считает он смерть поправимостью. Мы вынесли из мавзолея его. Но как из наследников Сталина Сталина вынести?49

Оскар Рабин, «Рваный ковер с портретом Сталина», 1965 г. Собрание Александра Кроника