Книга Андрей Курбский - Александр Филюшкин

Побег тяжело дался «князю-патриоту»:Ужасен был шаг первый на чужбину;Три раза князь назад коня ворочал,Три раза к родине лицом он стал,И твердый духом муж заплакал горько;Но, наконец, судьба его свершилась:И русский вождь врагом России стал.

Как и в поэме А. К. Толстого, грех предательства Курбского искупает своим подвигом Василий Шибанов («Пусть на меня всем бременем падет / Грех князя моего; пусть искупленье / Найдет в моих страданьях князь Андрей!»).

В эмиграции князем восторгаются поляки, называя лучшим русским полководцем. Вельможи Сигизмунда опасаются, что Курбский отнимет у них и присвоит себе весь успех победы над русскими. Даже гордая княгиня Мария Гольшанская сомневается в своих возможностях обольстить «русского льва»:

...Разве ты не изловлялаСуровых львов, как агнцев незлобивых?Княгиня:Литовские и польские то львы,А русский лев, быть может, не поддастся.

Но на чужбине князю плохо и неуютно («Уныло русским здесь, / И будто бы бледнее светит солнце»). Он становится апологетом русских порядков («А ваш народ? Он в вечной кабале, / Такого рабства нет у нас в России») и власти Ивана Грозного («Для нас – помазанник он Божий, свят, / И власть ему дарована от Бога: / Зато у нас равны все пред царем»). В своем раскаянии Курбский заходит столь далеко, что отказывается участвовать в походе на Псков и публично кается в своем грехе измены. Завершается драма прощанием умирающего князя с сыном. Курбский завещает своему потомку вернуться в Россию: и «позабыть заставь отца измену, / Пусть смоют подвиги твои мой стыд, / И Курбских род тобою будет славен!»[29].

В советское время тема покаяния из рассказов о Курбском исчезает напрочь, зато приговор ему выносится все более суровый. Революция и Гражданская война в России истребили откровенных врагов советской власти. Поскольку сложившаяся в стране система Большого террора требовала, чтобы постоянно в «топку подбрасывали дровишек», а несомненного противника не наблюдалось, то перед идеологами режима встала задача: создать целую систему социальных ролей, исполнители которых и будут назначены «врагами народа». При этом желательно, чтобы имелись яркие и запоминающиеся исторические аналогии и примеры. Почти идеальный правитель был утвержден самим Вождем: им стал Иван Грозный. В паре с ним шел эталонный предатель – князь-перебежчик Андрей Курбский. Образ Курбского был мобилизован сталинской пропагандой и растиражирован в кинематографе, театральных постановках, литературных произведениях и школьных учебниках.

На страницах трагедии О. М. Брика «Иван Грозный» (1942) Курбский выступает антигероем, который не только является символом предательства, но и вынуждает к измене других:

Переметчик:Великий царь,По виду не суди.На мне камзол заморский, узкий,Но душой остался русский,И сердце русское в груди.Дружинник я. Иван Козел мне кличка.Меня в Литву князь Курбский свез...Иван (в гневе):Не князь он! Вор, предатель, пес!

Дальнейший диалог царя Ивана с дружинником Иваном Козлом содержит еще несколько разоблачительных характеристик Курбского: «А Курбский нам пример: / сей ум на то хорош, / чтоб Родину продать за грош», «Врагам Руси пес Курбский потакает» и т. д. Царь сетует, что поздно завел опричнину, тогда бы Курбский не ушел. Вскоре выясняется, что дружинник не зря носит прозвище «Козел»: он является тайным лазутчиком от Курбского к изменным московским боярам, в частности князю Владимиру Старицкому и И. П. Федорову-Челяднину. Бояре произносят манифест своей вольности, обличающий их предательство:

Родина... народ...Слова пустые,Звон.Где власть моя,где мне почет и слава,где мой закон,мой суд,моя расправа —там родина моя,там мой народ!

Боярские отцы и деды, «рублем и в драках» стяжавшие вотчины, противопоставляются опричной «дворянской голытьбе». У бояр «пушки припрятаны, / Чернь подкуплена, / Ждут зова по нашим уделам». При этом гонец от Курбского и короля – пьяница, развратник, аморальный тип. Бояре-изменники не лучше, готовы торговать православными святынями и даже собственными дочерьми ради продажи России внешним врагам. Положение спасает народ в лице его представителя опричника Сокола, который бежит в стан царя. Он не ищет лучшей доли («А царь не порет? – Порет. За дело, по закону»). Он готов служить государю, который стоит за социальную справедливость. В войске Ивана холоп за воинскую доблесть легко может стать воеводой.

Именно Сокол подает царю донос об измене Челяднина. Иван является на пир к заговорщикам, те решаются его отравить «польским ядом», присланным Курбским. Далее следует столь любимая в сталинскую эпоху сцена: государь предлагает первым испить главному заговорщику, Челяднину, тот не решается и тем самым признается в заговоре. Потом боярин все же выпивает зелье и падает мертвым. Воины во главе с Соколом арестовывают заговорщиков и их родственников («И тебя под суд! Ты Челяднина дочь!»). Козел пытается соблазнить Анастасию Челяднину бегством в Литву, где Курбский даст за нее приданое. Но девушка гордо заявляет, что лучше пойдет в тюрьму к батюшке-царю и по совести ответит «и судье, и палачу». Она выступает разоблачителем заговорщиков, свидетельствуя против отца и его друзей.

Пьеса заканчивается другой актуальной для сталинской эпохи темой: царь не добил измену. За бояр-изменников вступился митрополит Филипп, и царь, несмотря на протесты народа, отпустил их и даже арестовал опричника Сокола, продолжавшего смело обличать предателей. Но финал пьесы О. М. Брика в целом оптимистичен: Грозный благословляет свадьбу доносчицы Анастасии Челядниной и опричника Сокола, надеясь, что от них пойдут новые, решительные люди, которые и наведут на Руси порядок[30].

В 1944 году был опубликован сценарий фильма С. М. Эйзенштейна «Иван Грозный». Он содержал квинтэссенцию «сталинского дискурса» об Иване Грозном (хотя по отзывам современников можно судить – сам Эйзенштейн разделял далеко не все оценки сценария, но был вынужден следовать за политической конъюнктурой)[31]. Образ Курбского впервые привлекается режиссером в сцене венчания на царство Ивана IV, когда князь не в силах скрыть своей ревности к Анастасии, выходящей замуж за молодого царя. Это замечают иностранные дипломаты, которые ищут в окружении Грозного «слабое звено»: «Честолюбие страшнее, чем корысть... Не может быть доволен человек, пока он – первый... после другого... Никто не знает границ человеческого вожделения». Заметив, каким взглядом Курбский смотрит на Анастасию, шпион отдает распоряжение своим подручным: «Займитесь князем Андреем Михайловичем Курбским».