Книга Долгая нота. (От Острова и к Острову) - Даниэль Орлов

— Как тебя зовут, девочка?

— Меня зовут Маша. Я приехала из Москвы. Меня укачало, и я заблудилась.

— Ну, пойдём, Маша, раскачаю тебя обратно и отблужу. — Я смеюсь: — Похабненькое предложенице получилось.

— Нормальное. Слушай, ты можешь мне пообещать три вещи?

— Хоть четыре. Излагай.

— Три «НЕ»: мы не будем трахаться, не будем рано вставать и мы не будем говорить о Боге. Хорошо? Обещаешь?

— Первое можно было даже и не упоминать, как абсолютно исключённое.

— Все вы так говорите.

— Заниматься сексом с бывшей родственницей — это извращение и инцест.

— Подумаешь, какая цаца! Раньше тебя это не смущало. А вот захочу и будем.

— Машка! Прекрати сейчас же. Вставай и пошли. Нас уже Лёха заждался.

— А кто у нас Лёха?

— Мой друг.

— Опаньки. У нас тут ещё и друг какой-то. Ты теперь из «этих», что ли? Что годы с людьми делают… Что делают…

Я сделал вид, что собираюсь дать ей подзатыльник. Машка с визгом вскочила и, хихикая, побежала по дорожке, чуть не сбив выходившего из ворот молодого дьякона. Тот успел отпрыгнуть, притворно вытер со лба испарину и заулыбался.

— Дочка?

— Хуже. Племянница бывшей жены.

— Тогда аккуратнее.

— Куда уж аккуратнее. Но за совет спасибо.

— На исповедь сюда или так?

— В отпуск.

— Одно другому не мешает.

— Вы тут всех грешников у ворот караулите?

Дьякон заулыбался пуще прежнего.

— Не всех. Только тех, кто сам под ноги бросается. Если решитесь, приходите. Только натощак и не пейте ничего спиртного накануне.

— Это как кровь сдавать в поликлинике на биохимию. Там те же рекомендации.

— Тут не сдавать, тут менять её на Христову. Приходите.

Я поблагодарил и побежал вслед за Машкой, крича ей, что не туда свернула. Догнал, шлёпнул по попе, взял за руку и повёл по тропинке к дому.

— Что хотел служитель культа?

— Хотел изгнать из тебя бесенят, но потом решил, что во всём монастыре ладана не хватит.

— Это правильно. Мои бесенята! Я их по всему миру в оркестр собирала не для того, что бы в этом климате бросать. Они тут захиреют, скуксятся.

— Жалко?

— Очень!

Лёха возник на пороге квартиры в тельняшке, фартуке и с шумовкой в руках. Для завершения образа корабельного кока не хватало только шапочки.

— Прошу к нашему столу, о девушка Мария из далёкого города Москва! — пропел он басом.

— Не Мария, а Марина, — игриво пропела Машка. — А вы, стало быть, и есть тот мифический Лёха?

— Что ты ей про меня наплёл? — Лёха нарочито строго сдвинул брови.

— Только правду, мой друг! Только правду.

— В таком случае прошу отужинать с нами. Сегодня алемантер бон кюве из свежепойманной трески.

Машка захохотала. Обняла Лёху и чмокнула в небритую щёку.

— Алексей, вы чудо! Что это вы такое сказали?

— Не знаю, но мне кажется, что по-французски. А что? Звучит вполне аппетитно.

— А пахнет как… Всю мою укачалость этим запахом сразу выгнало. Ведите же скорее к столу!

Рыба и вправду оказалась восхитительна. Лёха натёр её специями, переложил луком и запёк в фольге. В качестве гарнира он нажарил целую сковородку картошки с укропом. Стол накрыл красной бумажной скатертью. В центре — бутылка «Абсолюта». Вместо давешних кружек стоят хрустальные стопки. Салфетки аккуратно заправлены под тарелки, приборы у каждой. В большой алюминиевой миске нарезанные розочками яблоки. В довершение всего посередине стола горела свеча, укреплённая в импровизированном канделябре из загнутой спиралью куска толстой проволоки.

— Вот это я понимаю! Класс! Учись, дядюшка! — Машка дала мне пендель и прошмыгнула в угол. — Самая крутая сервировка на всём побережье Белого моря. Точно. Удивили Вы меня, Алексей. Я, если честно, ожидала увидеть бутылку портвейна, пельмени, банку зелёного горошка и шпроты.

Разговаривали о ерунде, пили «по маленькой». Лёха что-то про Каракумы нёс, про верблюдов. Вспоминал своё детство на границе с Китаем, байки травил. Да и Машка раздухарилась, расчирикалась, кокетничая то с Лёхой, то со мной. Пыталась было по своему нынешнему обыкновению рассказывать о персонажах из телеящика, но, не найдя в Лёхиных глазах узнавания имён, перевела тему на своих мальчиков. Все у неё прекрасные. Все талантливые, гениальные. Все её любят, хотят, плачут и умоляют. Стихи ей посвещают, картины пишут. Лёха на «стихах» напрягся. Словно собственный взгляд сглотнул и подавился. Зажигалку в пальцах завертел. Пальцами защёлкал.

— …компания очаровательная. Ваши питерские интеллектуалы. Там такие мальчики! Очень умненькие. Очень хорошенькие. Там столько всего в них хорошего! Даже не знаю, в кого и влюбиться. Придётся, видимо, во всех по очереди, но понарошку.

— Не люблю интеллектуалов, — неожиданно выдохнул Лёха.

— Что вдруг?

— Неважно. Не люблю и всё. Враньё сплошное.

— Алексей, — Машка курила очередную сигарету от поданной Лёхой зажигалки, — отчего же? Хорошее образование, хорошее воспитание, разве это плохо? Тем более что это я их мальчиками называю, а им уже под тридцать.

— Ого, — говорю, — просто дедушки, а не мальчики.

— Не иронизируй, дядюшка! Так что у вас против интеллектуалов, Алексей?

— Трендят они много. — Лёха щелчком выбил из пачки сигарету и всё-таки закурил. — Всякий раз пытаются мир под какую-то схему подогнать. Перебирают, комбинируют. Словно бы внутри формулы находишься. Зазеваешься, а тебя уже за скобки вынесли, поделили, интеграл взяли, бирку нацепили — и на полку. Бодрийяр — хулияр. Я как слышу это всё, так сразу нарываться начинаю. От их словесного поноса у меня в мозгах вонь. В общаге, в комнате на полке пятнадцать томов стояло: Лосев, Юркевич, Флоренский. Франкл заместо подставки под чайник, Берн под ножкой кровати. Интересно? Не то слово как интересно! Я даже на практику с собой брал читать. Возраст такой: от восемнадцати до двадцати. Веришь, что в книжках мудрость какая-то, истина. Ещё не научился мир напрямую познавать, не через слово. От абстракции к абстракции. А потом это проходит. У нормальных людей это проходит, как прыщи. Когда же взрослые мужики при мне начинают гнать эту муть, я вижу, что нет в них ничего. Пустота и понты. Им никто не даёт, вот они и ловят на эту кашу малолеток. А вы ведетесь. Там тухляк сплошной и гонорея. О чём они разговаривают? Это не разговоры, это домино и перемигивание. Слово им поперёк не вставь. И где тот поперёк? Там же не река, там меандр. Ах, вы не понимаете! Ах, вы не владеете терминологией! Ах, вы примитивны! А мы все такие, бля, сложные, такие герметичные. Разговор о киношке какой-то заведут, о говне посмодернистском, так и здесь сплошные консервы из языка. Километры плёнки изведены, чтобы показать, как человеку хреново трахать одну и ту же бабу изо дня в день! А у них тут «имплицитно-репрессивные техники, социогенетические средства, самотождественная субъективность»… Я это слушаю и зверею. Предметная навигация у персонажей, дескать, нарушена, точка сборки равноудалена от границ не помню уже чего. Как можно столько слов высирать в минуту?