Книга Фрейд - Петр Люкимсон

Вчитываясь в эти строки, невольно задумываешься: идет ли в данном случае речь о воспоминании реального события или же о приснившемся маленькому Фрейду сне? Но согласно толкованию самого Фрейда, шкаф во сне — это символ женщины, а его ящик (который старший брат держит в этом то ли сне, то ли воспоминании открытым), соответственно, символ влагалища. То есть речь опять-таки идет о метафоре возможной любовной связи между присутствующими в этом описании матерью и братом. Вдобавок ко всему, шкаф всегда являлся символом, олицетворением некой тайны, тщательно оберегаемой от посторонних (вспомним расхожее выражение «скелет в шкафу»). И наконец, почему Фрейд в конце говорит о своей новорожденной сестре и о том, что вскоре после этого прекратилась «наша совместная жизнь со сводным братом»? Не является ли эта фраза намеком на то, что сестра Анна была рождена не от отца, а от брата?

«Защитники этой идеи (любовной связи между Амелией и Филиппом. — П. Л.) не особо кричат о ней, но и не замолкают, — пишет Пол Феррис. — Поскольку у Якоба было две (или три) жены и дети от обеих, разница между которыми составляла больше двадцати лет, Фрейда в детстве могли смущать семейные отношения. Однажды он сказал, что считает, будто его сводный брат имеет отношение к рождению сестры, которая появилась на свет в декабре 1858 года»[30].

Таким образом, мысль о том, правду ли говорили о матери и брате злые языки, вне сомнения, мучила Фрейда, причем не только в раннем детстве, но и в последующие годы.

Об этих же его переживаниях и смутных подозрениях свидетельствуют и его размышления о допущенной им в «Толковании сновидений» ошибке, когда он вместо имени отца Ганнибала Гамилькара написал имя его брата — Гасдрубал. В книге «Психопатология обыденной жизни», утверждая, что наши ошибки не случайны, а являются отражением неких тайн нашего бессознательного, Фрейд так объясняет эту свою обмолвку-описку: «У моего брата есть старший сын, одного возраста со мной; так что поскольку дело шло о возрасте, ничто не нарушало моих мечтаний о том, как всё было бы иначе, если бы я был сыном не своего отца, а брата… влиянию воспоминаний о том же брате я приписываю и третью ошибку, — когда я передвинул на целое поколение мифическое злодеяние из мира греческих богов. Из числа того, в чем меня убеждал мой брат, одно осталось у меня надолго в памяти. „Что касается образа жизни, — сказал он мне, — то не забывай одного: ты принадлежишь, в сущности, не ко второму, а к третьему поколению, считая от отца“. Наш отец женился впоследствии вторично и был, таким образом, намного старше своих детей от второго брака»[31].

Конечно, можно принять и это объяснение. Но можно усмотреть в самом этом тексте признание в том, что Фрейд постоянно страшился того, что на самом деле он является не сыном, а внуком человека, которого называл отцом.

Как бы то ни было, но все эти особенности его семьи невольно должны были привести маленького Фрейда, возможно, поначалу и не до конца осознанной, но всё же к достаточно четкой мысли о том, что сексуальные отношения являются главными, доминантными в жизни взрослых людей, определяя в конечном счете все другие стороны их бытия.

Наконец, еще одна загадка раннего детства Фрейда связана с его воспоминанием, как он вместе со своими племянниками-друзьями Джоном и Полиной играли на лугу с одуванчиками и местные мальчишки украли у Полины собранные цветы. Сам Фрейд настаивал на том, что это так называемое «покрывающее воспоминание», призванное скрыть, упрятать в глубины подсознания нечто куда менее невинное. Но что?! Не попытался ли маленький Сиги склонить племянницу поиграть во «взрослые игры» и не уговорил ли ее, по меньшей мере, показать ему свои гениталии?[32] Что именно не хотел вспоминать Зигмунд о своих фрейбергских играх с племянницей?

* * *

«В 1859 году Фрейды решили переехать. Почему — неизвестно. Одно из предположений заключается в том, что мануфактурное дело было в упадке, а чехи, составлявшие большинство населения, были недовольны евреями. Возможно (есть и такая идея), Эммануил и Филипп вложили семейные деньги в разведение южноафриканских страусов и обанкротились. Или же братья опасались, что их заберут в имперскую армию, потому что Австрия в то время участвовала в кратковременной войне с Италией. Оставив Фрейберг, Фрейды переехали в немецкий город Лейпциг»[33], — пишет Пол Феррис.

На самом деле ни один из этих мотивов переезда нельзя считать убедительным. В чешском Фрейберге действительно хватало антисемитов, но в немецком Лейпциге их было никак не меньше, так как чехи традиционно лучше относились к евреям, чем немцы. Жизнь в Лейпциге была куда дороже, чем во Фрейберге, и, если Фрейды остались без денег, им никак не стоило никуда переезжать.

Впрочем, не только Феррис, но и все остальные биографы Фрейда называют мотивы переезда из Фрейберга «неясными», «загадочными» и т. д. Сам Фрейд однажды обмолвился, что во Фрейберге произошла некая «катастрофа».

Между тем для того, кто более или менее знаком с еврейской традицией, понятно, что после распространения слухов о любовной связи Амалии и Филиппа Фрейды не могли оставаться во Фрейберге. Связь мачехи с пасынком является с точки зрения иудаизма одним из самых страшных сексуальных преступлений, требующего от мужа грешницы как минимум немедленно прервать с ней все отношения и дать ей разводное письмо. Дети, рожденные от такой связи, объявляются мамзерами, то есть незаконнорожденными, и им запрещено вступать в законный брак с евреями по рождению. Отказ Кальмана Якоба развестись с женой мог повлечь за собой наложение на них «херема», то есть отлучения от еврейского народа, и тогда вся семья оказалась бы на положении изгоев. Возможно, Олег Акимов при всей его почти болезненной неприязни к Фрейду прав, когда предполагает, что няня Фрейда грозила раскрыть всему Фрейбергу семейную тайну Фрейдов в отместку за то, что Филипп обвинил ее в краже и заявил на нее в полицию[34]. Во всяком случае, удивление Акимова по поводу того, почему няня, которая до того несколько лет честно вела хозяйство, вдруг была уличена в краже, выглядит вполне логично.

Не исключено, что, опасаясь такого развития событий, Фрейды и поспешили покинуть Фрейберг и перебраться в Лейпциг, где у них не было никакой родни и где их никто не знал. Попытка с помощью переезда в другой город скрыть семейный позор или некую страшную семейную тайну, далеко не нова и хорошо известна многим, более или менее знакомым с всемирной историей. Если это так, то обмолвка о «катастрофе» становится совершенно понятной.

Фрейд вспоминал, что первую часть пути в Лейпциг они проделали в телеге и пронесшийся мимо них поезд поверг его в ужас.