Книга Любовь и честь - Рэндалл Уоллес

Удивляясь своему спокойствию, я улегся на кровать, но оптимизм, игравший во мне последние десять минут, вдруг испарился, и только сейчас я почувствовал, как устал. В полудреме я перенесся мыслями к предстоящему балу и, как мальчишка, подумал о том, что я надену, с кем смогу познакомиться…

Потом я резко сел на кровати, задумчиво потрогал кинжал, лежавший рядом с саблей, поднялся и решительно направился в номер к Горлову. Ничего не объясняя, я привел его в свой номер и закрыл дверь.

— Сергей, сейчас я вызову белл-боя, мальчика, который убирает в комнатах. Я хочу расспросить его кое о чем, но вряд ли он захочет отвечать. Я знаю, что он объясняется по-немецки и по-французски, но он русский, и мне кажется, что будет легче добиться правды на его родном языке.

— Да что случилось?

— Кто-то рылся в моих вещах, пока меня не было.

— Зачем? Деньги, то есть остатки денег, ты носишь с собой.

— Я не люблю, когда за мной шпионят.

Горлов закатил глаза.

— Нет, ты послушай, — настаивал я. — Вчера я отдал белл-бою свой мундир и белье для стирки. Вот он висит, чистый и выглаженный, значит, белл-бой принес его в мое отсутствие, у него был ключ и он мог незаметно провести сюда кого угодно. Поэтому я вызову его и попытаюсь узнать правду, — с этими словами я подергал за шнур звонка.

Через минуту в дверь постучали. Я открыл и впустил белл-боя. Он сразу насторожился, увидев Горлова, и окончательно сник, когда я запер за ним дверь.

У него было широкое славянское лицо с коротким курносым носом и прямые светлые волосы. Лет ему было, вероятно, не больше двенадцати. Едва я закрыл дверь, как лицо его приняло сонно-глупое выражение.

— Вчера, — обратился я к нему по-французски, — я отдал тебе в стирку мундир и белье. Сегодня ты принес все обратно, но когда приходил, впустил в комнату кого-то еще.

— Нет, мсье.

Я медленно взял кинжал, стряхнул ножны на кровать и задумчиво потрогал пальцами острие.

— Да, да, ты сделал это. И в комнату графа Горлова тоже кого-то впустил.

Мальчишка взглянул на Горлова, который сидел с равнодушным видом, и снова обратил свой взор на меня. Мне показалось, что его губы задрожали.

— Ты сделал это, не так ли? — настаивал я.

Он затряс головой и открыл было рот, чтобы снова опровергнуть мои слова, но я подскочил к нему, схватил за голову, — не за волосы, как намеревался сначала, а просто обхватил его голову, — прижал острие кинжала к его горлу и прошипел:

— Мне не привыкать убивать мальчиков. Турки были почти мальчишками, а я многих из них убил. Кого ты пускал в наши комнаты?

Глупое выражение исчезло с лица мальчика, и, хотя ноги его задрожали, он взглянул мне в глаза и ответил:

— Никого, мсье.

Краем глаза я заметил, что Горлов качает головой и делает мне какие-то знаки. Вдруг он подскочил к нам, отвел кинжал и встал между мной и белл-боем, уговаривая меня не убивать этого несчастного.

Я понял его и подыграл, бросая свирепые взгляды на мальчишку и кровожадно поигрывая кинжалом. Горлов схватил мальчика, посадил его на кровать, подальше от меня, и, присев рядом, тихо заговорил с ним по-русски.

Он говорил долго, а мальчик напряженно слушал его и переводил взгляд с меня на Горлова и обратно. А потом вдруг расплакался. Пока он захлебывался в рыданиях, Горлов встал и подошел ко мне.

— Я сказал ему, что ты так разозлился не потому, что он пустил кого-то в комнату, а потому, что он соврал и тем самым не оправдал твоих ожиданий. Сказал, что ты сразу приметил, какой он смышленый, и обращался с ним, как с человеком, из которого может получиться хороший солдат. С ним ведь здесь не церемонятся, знаешь, подзатыльников он тут сполна нахватался. А ты, которого вчера здесь все чествовали как великого воина, даже доверил ему свою форму. И теперь ты хочешь знать: неужели ты ошибся в простом русском крестьянском парне? Неужели он не может отвечать прямо и честно, как положено солдату перед своим капитаном?

Затем Горлов повернулся к белл-бою и что-то спросил по-русски. Мальчик немедленно, все еще всхлипывая, заговорил в ответ.

— Это хозяин, — выслушав его, сказал Горлов. — Он всегда роется в вещах постояльцев в поисках денег. Но не для того, чтобы украсть, а чтобы выяснить платежеспособность клиентов. И если клиент богат, то можно подавать ему и вина подороже.

Я кивнул и, приняв торжественный вид, попросил Горлова перевести мальчику мои слова.

— Скажи, что я прощаю все, что он сделал, и рад, что он оправдал мои надежды, поэтому никто никогда не узнает, что он рассказал нам обо всем. Теперь, если кто-то посмеет угрожать ему или обижать его, будет иметь дело со мной. И последнее, — я вынул из сумки свою парадную синюю форму с серебряными эполетами. — В знак того, что я доверяю ему и буду доверять впредь, я отдаю в его руки свою лучшую форму, которую нужно погладить к завтрашнему балу.

При виде мундира мальчик поднялся. Ему уже не нужен был перевод, он все понял и так низко поклонился, что мне стало стыдно за этот спектакль. Единственным утешением было его лицо, когда он схватил мундир и выбежал из комнаты. Я хотел было дать ему монетку, но Горлов, заметив это, покачал головой и нахмурился.

— Да ну тебя, — сказал я, едва закрылась дверь. — Он знал, что я не трону его.

— Э-э, нет, поверь. Он был уверен, что ты прикончишь его на месте. Он видел, как таких мальчиков, как он, здесь убивают походя, как бы между прочим, как прихлопывают комаров. Так что врал он, потому что только в этом видел спасение.

— Надо было дать ему монету.

— Не надо. Он и так теперь верен тебе, как собака. Покажи русскому мальчишке, как ты его уважаешь, и он жизнь за тебя отдаст.

В этот день мы с Горловым тихо и спокойно поужинали и рано легли спать.

Засыпая с кинжалом под подушкой, я в полусне думал о русских лошадях, о русских белл-боях, о русских дворянах, таких, как Горлов. Если у Екатерины такие загадочные и удивительные подданные, то какова же сама царица?

7

Следующее утро выдалось солнечным и ясным. Сильный южный ветер разогнал вечерний туман.

Я встал рано. Горлов еще спал, и Петр, вероятно, тоже, поскольку его не было у гостиницы. Но на улице было полно извозчиков, поэтому я уселся в первые попавшиеся сани и сказал по-русски: «Гавань», от души надеясь, что хорошо запомнил произношение Горлова и меня поймут правильно и не отвезут к тюрьме или в лечебницу для душевнобольных. Я даже рассмеялся, представив, куда меня могут отвезти, если неправильно поймут. Но извозчик, попыхивая трубкой, кивнул, и сани тронулись.

Солнце ослепительно сверкало на белоснежных прямых улицах, уходящих в бесконечность среди высоких великолепных зданий. В воздухе стоял запах смолы и свежеспиленного дерева, — в гавани, прямо на льду, чинили корпуса кораблей. Серые волны раскачивали льдины и ледяную крошку в заливе, а у берега были целые завалы из ледяных глыб.