Книга Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания - Федор Головкин

Но надо отдать должное Головкину, его проницательности, что во всей этой «мальтийской драматургии» он сумел почувствовать в Павле натуру романтически-рыцарскую: «Скажем…, — записал граф Федор, — что во всей этой истории могла заключаться великая и красивая мысль, а именно: чтобы государь стал во главе всего дворянства Европы, — в эпоху, когда самые старинные и самые полезные учреждения обрушивались».

Записи Головкина обрываются на событиях, датированных 1799 г. Между тем, известно, что он продолжал вести их почти до самой смерти. Трудно представить себе, что он мог бы обойти молчанием последний год, дни жизни и царствования Павла I, пронизанные напряжением и тревогами как для самого Павла, так и императорского окружения. Обер-церемониймейстер Головкин по роду службы неизменно присутствовал при дворе, и, даже, если он и не владел какой-либо конкретной информацией, то, конечно же, до него не могли не дойти какие-то слухи о чем-то готовящемся. Не случайно, вечером 11 марта 1801 г. он произносит фразу, услышанную будущим начальником полиции Александра I, тогда еще простым офицером Я. И. Сангленом. Показывая на окно в Михайловском замке Головкин сказал: «Этой ночью произойдет ужасная катастрофа»[26]. Потому сомнительно, чтобы Головкин мог обойти своим вниманием трагические события той ночи, и то, что предшествовало ей. Или, быть может, он знал нечто такое, что было опасно доверить бумаге в уже наступившее другое царствование? И здесь необходимо вспомнить о предположении, высказанном владельцем рукописи воспоминаний Головкина о том, что часть бумаг графа Федора была изъята какими-то неизвестными лицами…

Головкин представил нам замечательную возможность взглянуть на наших соотечественников со стороны. Он близко наблюдал их заграницей, и не устоял перед соблазном посвятить им самостоятельный очерк «Русская колония во Флоренции». Но, по существу, за исключением предисловия, в его основе лежат письма Головкина к кузине Амалии Александровне Местраль д’Арюффен. Ему были равно понятны как русское общество, так и их время препровождение, бытовой уклад, степень инкорпорированности в европейский.

Граф Федор отправился во Флоренцию, которую считал местом, более всего отвечающим его душевному состоянию в то время. По его собственным словам, русские и дипломатический корпус осыпали его любезностями.

Русская колония представляла собой «квинт-эссенцию России», а реплика Головкина о том, что это был Восток, перевезенный на Запад, не была данью метафоре. Русская аристократическая элита действительно демонстрировала поистине сказочную роскошь и невероятное мотовство, а досуг был наполнен увеселениями, удивительными историями, казусами, любовными похождениями, и лишь неожиданно возникавшие кредиторы омрачали этот праздник. Родственники графа Федора — Нарышкины, владевшие в Италии несколькими палаццо, графы Толстые, наследники фельдмаршала А. В. Суворова, в судьбе которых Головкин принимал деятельное участие, контр-адмирал П. В. Чичагов, князья Гагарины, семейство Луниных — все они собирались вокруг русского посланника во Флоренции Н. В. Хитрово, жестоко расплатившегося за свое расточительство дипломатической карьерой. Зарисовки Головкина о Хитрово, его жене — Елизавете Михайловне, дочери Кутузова и друге Пушкина впоследствии широко использовались в пушкиниане.

Рассказывая об этой поре своей жизни во Флоренции, Головкин одновременно проявляет свои политические убеждения. Пожалуй, в письмах к графини д’Арюффен они изложены наиболее концентрированно. Мы знаем замечательные примеры того, как русские путешественники использовали эпистолярную форму для изложения своих впечатлений, наблюдений, выходивших за рамки простой их констатации. Виденное становилось объектом размышлений и осмысливалось сквозь призму своего мировосприятия, политических позиций, системы ценностей. В данном случае было бы уместно вспомнить о «Письмах русского путешественника» Н. М. Карамзина и «Хронике русских» А. И. Тургенева, конечно же, не сопоставимыми с письмами Головкины ни с точки зрения их содержательности, ни, тем паче, масштабов их составителей. Однако все они были написаны во время посещения Западной Европы. Увиденное глазами человека русского перерастало в глубокие историко-философские и культурологические размышления не только о Европе и европейцах, но и о самих себе, стремление осознать себя в европейском контексте. Потому, не случайно, заглавие корреспонденциям Тургенева — «Хроника русских» дал Пушкин, печатавший их в своем «Современнике», отметив тем самым основное значение эпистолярий подобного рода.

Граф Ф. Г. Головкин рос и формировался в роялистской среде, и сложившийся образ мышления отражал эти особенности становления его как личности. Падение монархических режимов, окружавшая его эмигрантская среда постоянно подпитывали его монархические убеждения. Когда Бурбоны вновь взошли на трон, Головкин сказал себе: «Это было торжество для моих принципов». Он был нескрываемым противником либерализма, и, сказанные им однажды слова своему доброму знакомому и корреспонденту, известному государственному и политическому деятелю Греции Каподистрия, затем были редижированы им в письмах к Амалии д’Арюффен: «Вы не заставите меня полюбить либеральное просвещение и либеральные мысли. Эти слова только талисманы, с которыми считают все дозволенным». Такова формула политических взглядов Головкина.

Головкин повидал много и многих на своем веку. Как правило, это — фигуры влиятельные, занимавшие высокое положение. Их литературные портреты, пусть незначительные по месту, ими занимаемому в воспоминаниях Головкина, тем не менее по подмеченным штрихам, позволяют оценить их место, а в совокупности создать более объемный образ времени, среды.

Например, признанный мастер сыска Николай Петрович Архаров, возвысившийся при Екатерине II, вполне соответствовал духу павловского правления. В первые дни своего воцарения Павел I пожаловал Архарова андреевской лентой, снятой со своего плеча. Назначил генерал-губернатором Петербурга. Однако обернувшаяся глупостью угодливость Архарова, стоила ему карьеры. Возвращавшегося из Москвы после коронации Павла, Петербург встретил окрашенными заборами, дверями по образцу караульных будок. Взбешенный император наказал губернатора — отстранил от должности и выслал из столицы.

Трудно проверить правдивость сведений графа Федора об Анштетте — личности весьма полезной для России. Получив образование в Страсбурге, он выбрал Россию в качестве своего поприща. Головкин походя отмечает его таланты, как во время военной службы под началом принца Нассау-Зигенский, за что был получен офицерский чин, так и в период его дипломатической деятельности, которая была особенно плодотворной, и пришлось на время наполеоновских войн и послевоенной Европы. Анштетт — участник русской дипломатической миссии в Вене, в 1812 г., был назначен директором дипломатической канцелярии при армии Кутузова, представлял Россию на конгрессах и был одним из составителей международных конвенций. В свите Александра I сопровождал его в поездках по Европе, и в 1818 г. — назначен чрезвычайным уполномоченным послом России при Германском Союзе. Тем не менее, Головкин не отказал себе в удовольствии посплетничать и на его счет.