Книга Успеть изменить до рассвета - Анна и Сергей Литвиновы

— Пояснить? Что же?

— Вы знаете — вы только не смейтесь, я вас не разыгрываю, — но у меня случай амнезии, довольно редкий. — Бабуля заинтересованно слушала. — Я ровным счетом ничего не помню из того, что происходило в мире в последние пятнадцать лет. Прямо‑таки ничегошеньки. Поэтому хочу спросить: что случилось? Что творится? Со страной и людьми? Почему так мало людей на улицах? И машин? И бензоколонки закрыты? И нефть такая дешевая?

— Да ты хохмишь! — недоверчиво глянула старушка. — Косишь под придурочного?

Косишь и хохмишь как‑то выпадали из традиционного старушечьего лексикона, но потом Алексей прикинул, что пожилой леди на вид, верно, лет восемьдесят — восемьдесят пять. Стало быть, она — тысяча девятьсот пятидесятого — пятьдесят пятого года рождения, поэтому словечки как раз звучали из ее поколения.

— Ни разу не вру.

— Во всем виноват Трамп, — убежденно и эпически молвила женщина. — Как он сказал, гад, в восемнадцатом году: «Мы эту Россию проучим», — так оно и вышло. Правильно его пристрелили.

— Пристрелили?! Кто?

— Один чернокожий фанатик‑демократ. Его судили, да оправдали потом.

— А что же Трамп нам сделал?

— Договорился с империалистической кликой, олигархами, — стала шпарить, как по писаному, бабуля, — что они свои разработки возобновляемых источников энергии перестанут под спудом держать, а откроют и начнут ими широко пользоваться. Так оно и вышло. Машины стали на водороде ездить да на электричестве. Электростанций понастроили ветряных да солнечных. Вот нефть и рухнула. Все специально, чтобы нам, России, досадить.

— А почему в Москве машины‑то не ездят? Нефти в стране полно — значит, бензину должно быть дешевого — хоть залейся.

— Э, неправильно это. Нам Киселев все объяснил…

— Он живой еще?!

— А что с ним будет? Киселев, — проговорила старушка с придыханием, — это наш министр культуры и энергетики.

— Какой кошмар, — проговорил Алексей, спохватился и добавил: — То есть я рад за него и за всех нас.

— Короче говоря, — продолжила вещать леди, — невыгодно стало нефтюшку нашу российскую в стране перерабатывать. Нефтяные компании разорились. Один магнат — такой, широкомордый — сам застрелился. Другого, толстенького, за долги пришили. В общем, бензина теперь в стране больше нету. Кто богатый — на водороде ездит. Но богатые у нас, как обычно, наперечет… — И она меленько рассмеялась.

— А почему народу в Москве так мало?

— А потому и мало. Что тут делать‑то теперь? Денег нет, налогов нет. Еле на пенсии наскребают. Все подались в деревню, на природу. Картошку растят, курей заводят, кроликов. Кто помоложе, коров, бычков выращивают. Маслодельни, сыродельни всякие организуют.

— А что с памятником покорителям космоса случилось? И с Останкинской башней? И с «Рабочим и колхозницей»?

— Подвальные озоруют.

— Какие «подвальные»?

— Позиционеры. Террористы. Которые хотят нашего великого президента скинуть.

Тем временем они дошли по пустынной улице до городской площади. Ее зрелище реально впечатляло. Вся она оказалась окружена по периметру железными полицейскими барьерами, просветы в которых охраняли фигуристые бойцы нацгвардии в бронежилетах, касках и с электрошокерами на поясе. Несмотря на это, внутри, за загородками, вся площадь была переполнена народом. Тысяч пять, а то и десять здесь собралось. Люди стояли группами, поодиночке, переходили с места на место. В центре, словно на каком‑нибудь майдане, зеленело штук семь больших армейских палаток и дымила полевая кухня. На краю площади возвышался целый строй синеньких пластиковых туалетов.

Бабулька с сиреневыми букольками воткнулась в нац‑гвардейца рядом с оградкой и стала умолять его пропустить на площадь — а тот лишь повторял, довольно ласково: «Здесь вход закрыт».

— Где ж он открыт? — вскричала пожилая леди.

— Попробуйте с противоположного конца площади.

Старушка бодро бросилась обходить, но Алексей откуда‑то понимал, что это все туфта, ни там, ни где‑нибудь еще даму не пропустят. А вот он почему‑то может пройти. И когда пожилая леди удалилась от него на достаточное расстояние (жаль было огорчать ее), Данилов подошел к тому же гвардейцу и тихо сказал:

— Моя фамилия Данилов. Я есть в списке.

Гвардеец немедленно связался с кем‑то по рации — отвернувшись и произнося слова так тихо, что Алексей ничего не понял, а потом отодвинул свое огромное бронированное тело: «Можете пройти».

Многочисленная толпа, собравшаяся на площади, тяготела к административному зданию, стоявшему на ее краю. В ту сторону она как‑то густела, плотнела — да и вообще народ чаще обращался туда взглядами, будто бы ждал чего‑то. Некогда в здании, возможно, заседала власть: конструктивистский стиль, три этажа, башенка с часами, длинный балкон. «Не на этом ли балконе, — мелькнуло в голове у Данилова, — происходило действо, что описали в радиопередаче? Раздача еды и исцеление страждущих?» Он пробирался сквозь толпу в сторону здания. Миновал две полевые кухни, оттуда несло гречневой кашей, и люди отходили с плошками, переполненными едой.

Встретилась еще одна цепь из загородок, охраняемая гвардейцами. Повторился тот же диалог: Алексей уверил, что состоит в неких списках — и его пропустили.

Наконец он достиг подъезда здания — его сторожили не только бойцы, но и пара человек в штатском, у которых, однако, на боку болтались автоматы Калашникова. В ответ на фамилию Данилова в их руках явились пресловутые списки, по которым один из вооруженных штатских помусолил пальцем, нашел искомое и мотнул вовнутрь стволом автомата: «Пройдите».

Внутри складывалось впечатление, что здание недавно захвачено и используется явно не по назначению. Что‑то вроде революционного Смольного.

То и дело проходят деловитые штатские люди — но многие из них с огнестрельным оружием, кто‑то тащит под мышкой партию листовок, в кабинете, куда случайно распахивается дверь, идет совещание, и оттуда вдруг доносится обрывок фразы: «…Вопрос не в том, когда мы выступим на Москву, а…» — но дверь на самом интересном месте захлопывают.

Провожатый довольно споро ведет Данилова по коридорам — Алексей едва за ним поспевает. Наконец они достигают некой приемной. Там сидит довольно строгая тетя в роли секретарши — руки на клавиатуре ноутбука, — а также двое охранников в штатском с автоматами.

Секретарша поднимает глаза от печатного текста. «Доставили», — кивает даниловский провожатый. Начальница приемной, обходя охранников, словно бессловесные тумбы, подходит к кабинету и очень ласково, на пределе слышимости стучит. Алексей замечает, что со стены свинчена табличка с именем былого руководителя — а новой нет, остались только отверстия под шурупы.

В ответ из кабинета раздается ровный голос: