Книга Хамам "Балкания" - Владислав Баяц

Полемика за и против подобного брака между литературой и математикой еще не разгорелась. Причина проста, хотя и не очень заметна. Дело в том, что в переходный период интеллигенция потеряла свое общественное, а также культурологическое значение, что ее поначалу удивило, потом возмутило, унизило и прилично маргинализировало. К перемене статуса и прежней значимости добавилась и новая суровая материальная нищета. В таком преддепрессивном состоянии некоторые люди в мире литературы и издательской деятельности стали морально и материально продажными. Они и получили популярную кличку – Математики.

Но, может быть, все это не было бы таким трагичным, если бы не вызвало изменений некоторых особенностей и черт характера. В комбинации с вопросами нации, национальной принадлежности, языковой комбинаторики, зависимости и независимости и тому подобным интеллигент столкнулся с проблемой национального самосознания. А когда это до него дошло, началось обрушение и созидание, созидание и обрушение. Национального самосознания. И всего прочего.

Глава II

Боевые искусства могли быть всего лишь маскировкой многого другого из того, чему их подвергали: в простой на первый взгляд и весьма суровой школе физических единоборств они постигали многие тайны духа. Например, чтобы воспринять отвагу как личную особенность, следовало сначала изучить трусость; и только преодолев ее собственной волей, можно было приступить к изучению того, как следует победить ее. И только тогда это новое состояние можно было назвать личной особенностью.

Обобщенно говоря, переломным моментом всего обучения было установление связи между духом и телом. Осознав однажды эту связь, Баица стал намного легче и быстрее усваивать истинные ценности. Это была цепная реакция. Из отношений между трусостью и отвагой проистекала и связь подчинения и командования. Страх отступал перед вызовом, но… После этого учителя еще выше поднимали планку психологического барьера, который следовало преодолеть: они учили, что и страх можно превратить в отвагу. Причем более сильную и неодолимую, чем обыкновенная! И включались в эти процессы, собственным примером доказывая справедливость такого учения.

С помощью такой методики правильнее понималась цель: его следовало превратить не в сверхчеловека (как он полагал поначалу) путем прививки чего-то внешнего, но как можно лучше воспитать в себе то, что уже было заложено в нем, и лучше употребить в деле. Концентрированнее и самоотверженнее. Его словно хотели превратить в цельную личность.

Правда, все сказанное выше относилось только к Баице и еще нескольким молодым людям из группы. Никто не говорил, что они предназначены для особых дел; просто на некоторых занятиях отсутствовали другие юноши. Но в результате такого выделения и долгого времени, проведенного вместе, и, возможно, из-за сильного чувства уверенности в обществе друзей между некоторыми из них стала развиваться странная, может быть, даже спасительная дружба; правда, тайная, потому что они не смели открыто ее демонстрировать. Вплоть до последнего мгновения.

Несмотря на многолетнее пребывание в едренском сарае, Баица так и не удосужился увидеть своего господина. Султан был занят другими делами в других помещениях. И даже когда он приезжал в Эдирне, то вообще не видел их, потому что всех юношей, стоило только султану приблизиться к сараю, запирали в классных комнатах и строго их контролировали, чтобы во время пребывания монарха никто не увидал их вне помещений. Но им говорили, что султану ежедневно докладывают об успехах будущих хранителей империи и что он постоянно и очень серьезно интересовался их будущим. Доказательством тому в один прекрасный день послужил внезапный приезд его посланника, Дели Хусрев-паши. Это было лицо, на которое они могли взглянуть.

Для этого гостя и одновременно хозяина был устроен открытый показ искусности и знаний юных учеников империи, облаченных по полной форме в парадные одежды и с соблюдением соответствующего церемониала. Они поразили его знанием персидского и арабского языков, истории, числом заученных и продекламированных сур из божественного откровения Мухаммеда.

После всего этого паша произнес перед строем речь. Завершив ее, он распустил прочих учеников, а десять особо отличившихся пригласил во внутренний двор сарая, объявив, что они добились права увидеть некоторые из покоев султана. Когда они вошли в зал, который всем своим тщательным убранством и украшениями свидетельствовал о его важности, паша сказал им:

– Когда наш правитель собирает в Эдирне визирей, именно здесь заседает имперский диван, принимая решения по важнейшим государственным вопросам. А там, наверху, в этой самой стене, почти под самым потолком, вы видите небольшое зарешеченное окошко, за шторой которого сидит султан и слушает, как советуются его визири.

– Как Аллах сверху смотрит на всех нас, – вылетело у Баицы. Большинство товарищей посмотрели на него с удивлением; кто-то с подозрением, а кто-то – с одобрением.

А потом последовало несколько настоящих сюрпризов. Дели Хусрев-паша сначала отпустил своих сопровождающих и сторожей, и как только те покинули пределы двора, заговорил по-сербски!

– Вы показали себя хорошими учениками империи. Когда я передам свое мнение нашему властителю, это будет означать, что вскоре на основании докладов ваших учителей и надзирателей о каждом из вас в отдельности вас определят в разные стороны света на разные должности.

Он выдержал паузу.

Потом подошел к одному из друзей Баицы, которого теперь звали Мустафой, неожиданно обнял его и тихо произнес:

– Брат.

Юноша смутился, не понимая, что происходит; ему показалось, что он не расслышал. Тогда паша продолжил что-то шептать ему на ухо, а потом и Баицу обнял за плечи и ему шепнул на ухо:

– И тебе он брат, но мне – родной.

После чего опять обратился ко всем:

– Вы поняли, что я – из вашего рода. Меня, как и вас, привели сюда из Герцеговины двадцать лет тому назад. Я из рода Соколовичей, и кое-кого из вас привести сюда приказал именно я. Своего младшего брата я увидел впервые в жизни. Разве это не чудесно и не безумно?

Мустафа смотрел на него, широко распахнув глаза и раскрыв рот. И Баица глядел на него с не меньшим трепетом. Здесь, из этих уст, после столь долгого времени услышать свою не совсем еще забытую, но практически запрещенную фамилию!

Они поняли: выступление паши преследовало цель ободрить их, не позволить отказаться от предоставленной возможности выучиться как можно лучше и, когда придет время, использовать знания в своих целях – какими бы они ни были и когда бы они ни возникли. Он продемонстрировал меру откровенности, растрогался в их присутствии, обуреваемый воспоминаниями. Он хотел быть понятым, но старался быть не слишком откровенным. Ему не пришлось произносить то, что они поняли и без него: они, если смогут, должны использовать любую возможность, чтобы поддерживать и помогать друг другу. Не забывать, откуда они родом, но и не упускать того, что им представлено. Если уж им суждено иметь одно прошлое, но другое будущее, пусть сотворят из этого нечто такое, чем они явно или тайно будут отличаться от всех прочих. Только так они сохранят мир в себе. Потому что, подчеркнул он, если они не будут осознавать свою двойственность, то не смогут вынести ни одного искушения.